Горм, сын Хёрдакнута

Воробьев Петр

– Еще жрец не помешал бы, – Родульф поманил Щеню.

– Пусть будет по жрецу с каждой стороны, Щеня и Торстейн, – сказал Торлейв Мудрый.

– Только чтоб без колдовства, – добавил Торкель. – Фьольнир ушел, пусть заморские ведуны тоже выйдут.

– Мы уйдем, – сказал Саппивок. – Но знай, Йормунреконунг: твое колдовство с мертвыми девами вредило косаткам, китам, тюленям, моему племени и другим племенам. Оно тебя больше не защитит – сестра Седны на дне Янтарного моря свободна.

– О чем это он? – было первое сказанное Торстейном Красноносым.

Этот

жрец не был известен большой проницательностью и до своего чересчур близкого знакомства с волкомейкой, что прихотью не то Одина, не то Фьольнира прибавило ему значимости, но уж никак не соображения.

Забрав у молодого воина, зачарованно следившего за происходившим, рубаху, шаман поднялся по ступеням, Неррет за ним.

– Кром! – зачем-то завопил Скегги.

Странным образом, за ним клич повторили не только Гормовы ватажники, но и некоторые дружинники Йормунрека.

– Ну и как ты против этого со своей потайной зубочисткой? – вновь прошипел Горм, глядя на то, как двое вносят в покой на носилках доспехи и знаменитую Йормунрекову секиру.

– Молчи, я терпения лишилась, а не рассудка, – негромко, но убедительно отразила Тира.

– Закон дает мне право назначить поединщика? – сказала она громко.

Торлейв, Торкель, и Ингимунд, ползавший по полу, путаясь в плащах, кивнули. Родульф вопросительно поднял брови и указал на себя перстом.

– Кривого? – заговорщицки шепнул на пол-рёсты тролль.

Ярл обратил на Тиру умоляющий взгляд.

– Горм Хёрдакнутссон, ты будешь за меня биться?

– Тира Осфосдоттир, я буду биться за тебя, пока бьется мое сердце, – выпалил Горм.

– Так вот оно как, – сказал Торкель.

– Одно обстоятельство нужно уточнить до поединка, – несколько спокойнее продолжил ярл. – Я буду биться за обиды, нанесенные Йормунреком Хаконссоном Тире Осфосдоттир. Если победа будет моей, обиду, упомянутую при вас, как при свидетелях, что Йормунрек Хаконссон нанес мне, и его клятвопреступление, я прощу. Если же я погибну, а победит Йормунрек…

Скальд-морской разбойник привстал на цыпочки, что в общем-то было несколько излишне.

– Родульф Сквернослов, я хочу, чтоб ты отомстил за мою обиду.

– Горм Хёрдакнутссон, я принимаю эту честь, – Родульф, против обыкновения, не добавил никаких многоярусных словопостроений в обоснование.

В проеме дверей показался запыхавшийся Кнур в сопровождении стражников, с Гормовым шлемом в одной руке и длинным свертком в другой. За ним поспешали три молодых дружинника, каждый неся по два круглых щита. Тем временем, Торкель и его карлы помогли Йормунреку, сбросившему плащ на кресло, облачиться в красный стеганый подкольчужник и нырнуть в блестящую чешую из перекрывавшихся стальных пластин.

– Оговорим условия, – Ингимунд, наконец удовлетворенный границами места для поединка, распрямился. – Как будем биться?

– Насмерть, – одновременно сказали Йормунрек и Горм.

Кнур положил сверток на стол и бережно развернул кожу. В нем оказалась странная секира, с длинной рукоятью,

тяжелым обухом, и необычно тонким лезвием, сужавшимся от обуха клинообразно. По отглаженному почти до зеркального блеска металлу шли волнистые синеватые полосы. Топорище было сделано из черной лиственницы, по виду, несколько сот лет пролежавшей на дне озера.

– Не тяжела будет? – сказал кто-то, стоявший у одного из отодвинутых к стене столов.

Один из его соседей отрицательно покачал головой и указал в направлении конунга:

– Думается мне, Асмунд, кости у этого мужа крепкие.

Йормунрек, надев шлем прямо поверх древнего венца, шагнул через скрученные плащи.

– Погодите. Не все оговорили, – начал Ингимунд. – Жрецы…

– И кто что получит, – добавил Торкель.

– Я. Всё, – сказал конунг, подтягивая кожаный ремешок на внутренней стороне щита.

Его взгляд по-прежнему следовал за Тирой.

– А убьют тебя? – голос Торлейва едва заметно дрогнул.

– Что будет с моим сном, когда я проснусь? – братоубийца в сияющей стальной броне пожал плечами.

Кнур, удовлетворившись тем, как плотно сидит черненый с серебряной насечкой Святогоровой работы шлем на голове ярла, хлопнул Горма по плечу. Тот подобрал со стола секиру правой рукой и протянул вперед левую, чтобы кузнец навесил щит. Тира на миг сжала его запястье пальцами. На указательном вновь блеснул теплым янтарным светом перстень из могильника, некогда принадлежавший юной жрице Свентаны, имевшей неосторожность полюбить молодого танского ярла. Каппи вновь предложил Тире плащ. Та отстранила его руку.

– Яросвете, вдохнови ратника правды! – Щеня описал в воздухе круг и крест-накрест перечеркнул.

Сообразив, что ему тоже надо что-то сделать, Торстейн встал, простер руки, и сказал:

– Я в щит прокричу пред началом сраженья — И здравыми храбрые прянут на брань, Воротятся здравыми с бранных полей, Все безбедно прибудут домой. [182]

– Это ж ему надо было внутрь конунгова щита напеть, – возмутился Хаддинг.

182

«Речи Высокого,» пер. С. Свириденко.

– Тише ты, – остановил его Аген.

– Держите псов, – Горм перешагнул через плащи.

Хольмганг начался. Некоторое время соперники кружили, изучая недруг недруга. Йормунрек нанес первый удар. Горм почти увернулся – знаменитая секира ссекла стружку с его щита. Снова последовало движение по кругу, внезапно прерванное Йормунрековым выпадом. Необычное движение секирой рассекло бы среднего ратника от паха до грудной кости, но Горм вновь отразил смертоносное лезвие щитом.

– Что ж он-то не бьет, – возмущенно пробормотал Каппи.