Гормон счастья
Шрифт:
Корсаков подался в мою сторону и взглянул на мои часы.
— Спешат, — сообщил он, — на три минуты. Вот правильное время.
И ткнул в светящуюся панель бортового компьютера. Наверное, при этом он зацепил какую-нибудь кнопочку, потому что неожиданно включилось радио, и послышалась старенькая песня Аллы Пугачевой: «Три счастливых дня было у меня, было у меня с тобой, я их не ждала, я их не звала, были мне они даны судьбой…»
Корсаков выключил радио каким-то нервным, порывистым движением, пригладил виски, помолчал
— Забавное совпадение. Я очень хорошо помню, что эта же песня звучала в кафешке в тот момент, когда Лозовский знакомил там Рому Иванова с Юлей. Лет восемнадцать уже прошло, наверно. Почти двадцать. Тогда эта песенка совсем новая была, кажется.
Он взглянул на меня, и его лицо, обычно такое скупое на душевные проявления, осветилось грустной улыбкой. И я подумала, что все-таки он, наверное, тоже был влюблен в ту Юлю, хотя несколько минут назад уверял в обратном. Иначе он не стал бы так улыбаться и так смотреть на меня, которая, по его словам, чем-то похожа на давно погибшую дочь нынешнего губернатора.
Может, Дмитрий Филиппович потому и относится ко мне не как начальник к подчиненной, а с куда большей теплотой, а? И доверил своего сына, пусть последнего негодяя, — тоже мне?
— Я не сентиментален, — вдруг резко сказал Корсаков. — Хотя порой что-то страгивается во мне с места. Вот, например, тогда, когда я поехал за тобой и увидел, как ты стоишь над Волгой. Я тогда говорил полную чушь, предлагал тебе перейти на работу к Лозовскому… А хотел сказать совсем другое.
Я отвернулась и произнесла:
— Ладно, Володя, мне пора.
Потом хотела вылезти из машины, но он остановил меня, придержав за локоть. А затем и вовсе порывисто притянул к себе и вцепился в мои губы головокружительным — одновременно и колючим, и нежным — поцелуем.
«Три счастливых дня было у меня…» Быть может, эти слова из песенки будут справедливыми и для меня. Именно три дня — с момента знакомства с Владимиром до расставания с ним. А оно будет сегодня. После похорон Войнаровского. После похорон Роман Альбертович Лозовский со свитой покидает свой родной город.
И Корсаков, его личный, «прикрепленный», охранник — естественно, с ним.
Корсаков, к которому я, кажется, успела привязаться. Даже — больше…
Да и у него — то же самое. Он сам так говорил мне этим утром, когда, с некоторым опозданием, уезжал от меня к Лозовскому — охранять бесценную особу своего приятеля юности, взлетевшего так высоко. Он не смотрел на меня, когда лежал рядом со мной и говорил, что хочет быть со мной, но не может, потому что не принадлежит самому себе. Дескать, он — «тень олигарха».
Владимир почему-то вообще перестал смотреть на меня с того момента, как мы переступили грань — последнюю грань в отношениях между мужчиной и женщиной. Как будто боялся смотреть на меня.
Он говорил, что, кажется, у
Верно, и «тень олигарха» состоит из живой плоти и горячей крови.
Уезжая в «Ривароль», который сделал своей резиденцией на время своего пребывания в Тарасове Лозовский, Володя сказал, что он не отказывается от своего предложения и по-прежнему хочет, чтобы я перешла на работу к Лозовскому. В каком угодно качестве. Тогда у нас может быть какое-то будущее. Только так — не иначе.
А что я могла ему сказать? Что не имею права никуда уехать из Тарасова иначе, чем по прямому указанию Грома, который в действительности — а вовсе не Дмитрий Филиппович! — является моим шефом? Что я не только юрисконсульт Юлия Максимова, но и агент Багира? Нет. Конечно же, ничего этого я не могла сказать.
После того как он уехал, сказав, что увидимся вечером, перед тем, как он улетит в Москву, — я ударила кулаками по подушке так, что она лопнула и перья полетели в разные стороны. Как снег.
Мысли путались. У меня уже бывало такое, что все мысли заплетались, как ноги безнадежно пьяного мужичка, или метались, как крысы на тонущем корабле.
Но пора было браться за работу.
Что докладывать Грому касательно жуткого дела с Романом Ивановым? Выходить из игры или действовать до конца?
Я набрала номер Грома, совершенно упустив из виду, что теперь раннее утро. Впрочем, в трубке раздался совершенно ясный голос генерала Сурова, как будто он только и делал, что ждал моего звонка, чтобы вот так ясно и четко выговорить:
— Да, Суров слушает.
— Это Багира, — произнесла я. — Ситуация непредвиденно изменилась, Андрей Леонидович. Убит сын губернатора. По всей видимости, это дело рук того же человека, что и убийство генерального директора «Диаманта» Войнаровского…
И я изложила обстоятельства, приведшие к «непредвиденному изменению ситуации».
— Роман Иванов, — задумчиво произнес он. — Роман Иванов… Ну что ж, с такой фамилией у нас большой простор для поиска. Этих Ивановых… К тому же он вполне мог поменять фамилию. Конечно же, этого Иванова надо брать. Разумеется, объявим его в федеральный розыск. В конце концов, фоторобот и фотографии пятнадцатилетней давности имеются. Но я вот что думаю, Юля. Иванова можно ловить долго. У нас есть фигура, которую можно разработать уже сейчас.
— Какая фигура? — спросила и вздрогнула, потому что поняла, о ком идет речь.