Горное селение
Шрифт:
— Помогите!
— Один раз мы тебя вылечили, второго раза не будет. Жадность кошку сгубила.
С кошками и их жадностью Арчен хорошо познакомился в бытность рабом.
Барониссимус пал на постель. Балясины, на которых держалось спальное сооружение, подломились, всё бухнулось на пол. Непонятно, вес у человека, опившегося эликсиром, остался прежним, отчего же всё ломается? Возможно дело в резкости удара.
Уцелевшей рукой барониссимус срывал одежду. Клочья прочнейшей материи разлетались, как придуманные. Обнажённая грудь бешено вздымалась, причём не от дыхания, а словно кузнечный молот стучал изнутри, стремясь вырваться
Толчки изломанного тела становились реже, хотя сила их не уменьшалась. Пена из ушей и рта сменилась жиденькой кровью.
— Что скажете, учёные мужи? — спросил Арчен. — Вы видели, я не коснулся его пальцем, но лишь предупреждал, чтобы он не совершал самоубийства.
— Этот чудесный медикамент, — произнёс самый седобородый, — способен убить в человеческом организме любую болезнь, но если он не находит болезни, то он убивает самого человека.
— Совершенно верно, — подтвердили остальные.
— Государь смертен, государство вечно! — возгласил военачальник, и стража у дверей опочивальни отсалютовала бердышами.
Арчен вздохнул с облегчением. Дело, кажется, поворачивало к нужному завершению.
— Господа, — объявил полководец, обращаясь к растерянным придворным, вам поручается важнейшее дело — объявить народу о смерти богоданного властелина. Кроме того, нужно подготовить и провести похороны, достойные величия скончавшегося государя.
О таком царедворцы могли только мечтать! Казначей погиб, а им дозволено безотчётно запускать лапу в сокровищницу. Бедняги не знали, что войсковые казначеи уже проинструктированы и будут негласно учитывать каждый шлёндер, а когда придёт срок, за всё будет спрошено со всей строгостью.
Но главное, пока прочие царедворцы делили деньги, командир гвардейцев забирал в свои руки власть, и война с безымянным селением вовсе не входила в его планы.
Настоящие переговоры начались, когда лишние царедворцы покинули зал. Первый вопрос был:
— Вы собираетесь остаться при дворе?
— Нет. Здесь нам ничего не нужно, кроме мира и спокойствия, которые мы уже получили. А дома мы нужны. Нас мало, и я не знаю, как мы сможем остановить моровую язву.
— Хорошо, Я прикажу, чтобы вам выделили экипаж.
— Это лишнее. Колдуны должны ходить пешком. Красивая жизнь легко может изнежить волшебника.
— И ваша девочка тоже пойдёт пешком?
— Сюда-то она дошла. А если бы вы видели, как она взбиралась на граничные горы, вас бы не удивляли её здешние подвиги.
— Представляю, кем она станет, когда вырастет.
— От неё не будет ни малейшей опасности. Она будет лекаркой, которая вылечивает все болезни, кроме смерти. Её мать тоже была лекаркой, каких поискать, а ваши священники хотели отправить её на костёр. Поэтому я прошу: пусть таких приговоров больше не будет. Самый суровый приговор должен быть — изгнание. Изгнание к нам, в горы. А уж мы разберёмся: колдун это, преступник или дурак возомнивший о себе невесть что.
— Это будет непросто. Традиции — вещь упрямая. Но думаю, вместе мы переупрямим любую традицию. Когда вы собираетесь уходить?
— Думаю, завтра с утра. Пасе надо выспаться и отдохнуть. А то ваших тёток, что на женской стороне живут, хлебом не корми, дай новенькую заклевать. Я отсюда их вопли слышу.
— Так надо солдат послать на помощь.
— Не надо. Пася с трёх лет одна по селению бегает. Она сама кого хочешь заклюёт.
И в подтверждение этих слов сквозь стены, двери и великое множество портьер донёсся многоголосый женский клёкот, на этот раз слышимый не только изощрённому слуху Арчена.
— Не сошлись во мнениях, — сказал Арчен.
В зал вбежал толстенький, по-женски одетый человечек.
— Фурия! — закричал он тонким голоском. — Там фурия!
— Ступай и приведи её сюда! — приказал новый повелитель.
— Она меня убьёт!
— Если бы она хотела, она бы убила тебя давно. Ступай.
Человечек торопливо утоптал.
— Пася лекарка, — сказал Арчен, — она не умеет убивать.
— Ничего, пусть боится.
Евнух, а это был евнух, хотя Арчен не мог понять, где человек умудрился так покалечиться, вновь появился в зале. За ним шла сердитая Пася.
— С тобой всё в порядке? — спросил Арчен.
— Со мной — порядок. Это у них там порядка нет. Чумных они куда-то запрятали, но те, кто остался, сплошь больны, а если таки дальше пойдёт, все перемрут.
«Вот и хорошо», — новый повелитель не сказал ни слова, но не надо быть волшебником, чтобы понять несказанное.
— Там почти у всех мастит, — продолжала тараторить Пася, — даже у нерожавших.
— Это ещё что за зверь?
— Ну как же, видел, у кого жёлтая чума, то всё лицо в нарывах, и тело тоже. А у женщин, даже если чума не проявляется, самые худшие нарывы на груди. Особенно у любимой жены, сиськи так раздуло, слёзно смотреть.
— У кого сиськи раздуло? — спросил Арчен.
— Ой, чо скажу, ты не поверишь! У этого барониссимуса жён, что пиявок в грязной яме. И все разные. Жена первая, жена главная, жена любимая, ещё какая-то. Куда ему, задохлику, столько? Они, может, и ничего девки, но у них там жарко, душно, курильницы всюду, ещё хуже, чем тут было. А стоило мне потребовать, чтобы окна отворили, как они крик подняли, мол, холодно, сыро, с улицы пыль заразную нанесёт. А у той жены, которая любимая, сиськи горячие и твёрдые, как камень. Это же больно, а служанки ей грудь перетягивают, от чего ещё хуже становится. Чумы нет, но ведь ясно, что это Окаян девку отравляет. Я им так и сказала:
Он ужасно отомстит, Он устроит им мастит. Будет тело, как гранит, В монолите трещины, Ах, какой у вас мастит, Дорогие женщины!— Пася, ты и стихи умеешь?
— Я всё умею, когда лечить нужно. Я им по-всякому говорила, что делать, а толку? Припарки ставить надо с капустным листом, он воспаление оттягивает. Тут вопль поднялся осмысленный, мол, капустный лист средство мужицкое, благородную даму им лечить не по чину. А чем по чину, спрашивается? В левой сиське у её уже не просто воспаление, там гной переливается. Нарыв надо срочно вскрывать, а то пропадёт дурында, особенно, если ей грудь туго бинтовать. Ну, я и вскрыла… — Пася помолчала и добавила: — абсцесс.