Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
— Он правда получит деньги? — В голосе его было сомнение.
— Да, правда. Пойдем, сам увидишь.
Вслед за стариком они вошли в последнюю клеть. Клеть рванулась вверх. Дальше, дальше.
Другая смена ждала наверху. Йоханнес вернул Кзуме ключ. Он был совершенно трезв, только темные круги под глазами да руки дрожат.
Падди поговорил с Крисом, потом кликнул Кзуму, и они поехали в больницу. Кзума ждал с рабочим на улице, а Падди пошел поговорить с доктором.
Потом доктор позвал их и осмотрел рабочего. Осмотр прошел быстро.
И опять Кзума и горняк пошли следом за Падди, на >тог раз в контору заведующего рудником. Ждали в конторе. Время тянулось. Потом заведующий вышел имеете с Падди. Он ворчал, что это не по правилам, но подписал какую-то бумагу и отдал ее Падди.
— Ну вот и все! — крикнул Падди. — Теперь пойдем получать деньги, а потом можешь идти домой.
Когда старик улыбнулся, губы у него ходили ходуном.
Получили у кассира деньги — десять фунтов и зарплату за полный месяц, три фунта пять шиллингов. Всего тринадцать фунтов и пять шиллингов. Еще дали бесплатный железнодорожный билет до дома и пропуск, где было написано, что рабочий не сбежал с рудника.
— Доктор хочет поместить тебя в больницу, но можешь ехать и домой, — сказал Падди.
— В любое время?
— Да, в любое время.
— Хоть сегодня?
— Да, хоть сегодня.
Тот сжал кулаки, чтобы устоять на ногах. Посмотрел на Падди, потом на Кзуму и улыбнулся. Глаза его сияли.
— Хороший ты человек, Рыжий. И ты, Кзума, ты настоящий брат. Великий вас не оставит.
Он низко поклонился им и пошел прочь. Другие рабочие ждали. Он сообщил им хорошую весть. И на радостях выпятил грудь и издал боевой клич, который закончился болезненным кашлем — словно рвались легкие. Вместе с друзьями он влился в колонну, направлявшуюся к баракам. Это была его последняя смена. Скоро он будет с женой и детьми. Скоро и долг будет оплачен.
— Хорошее дело ты сделал, — сказал Кзума Падди.
— Чего уж лучше, — горько ответил Падди.
Он решительно зашагал прочь, а Кзума остался один. Постоял немного, потом пошел в душ. Далеко на дороге хвост колонны исчезал за поворотом.
Кзума переоделся, оглядел комнату. Улыбнулся. Чудак этот Йоханнес. Кто бы догадался, что он застелит постель, подметет пол и оставит комнату в полном порядке. Да, чудак.
А Рыжий оказал неоценимую услугу больному. Кзума вышел, запер за собой дверь. Перед ним был весь день, до самого вечера. Может быть, позже он поспит, а сейчас хотелось на воздух.
Он подумал, пойти или нет к Лии. Если пойдет, придется сказать ей про Дладлу. А он видел ее лицо, когда она говорила о предателе. И говорить ей про Дладлу не хотелось.
— Пойду к Мейзи, — решил он.
А может, она занята или побоится, что его увидят белые. Но ему было грустно, и он знал, что подбодрить его может только Мейзи. Лия поймет, но подбодрить не сумеет. Не сможет. Может только Мейзи. Она это умеет.
Он вышел на широкую, обсаженную деревьями улицу, но не был уверен, что узнал дом. Утром он спешил, не успел присмотреться. Где-то здесь. И проулок имеется. Но проулки ведут ко всем домам, и у каждого дома проулок, и все одинаковые.
Он замедлил шаги возле дома, который как будто узнал. Как убедиться? К белым людям не пойдешь спрашивать, работает ли здесь Мейзи.
Из проулка выбежал маленький мальчик. Может, его спросить? Лучше, пожалуй, не надо. Некоторые из этих мальчишек озорные, а если такой начнет кричать, Кзуме придется плохо.
— Здравствуй, — сказал мальчик.
Кзума улыбнулся. Хороший человечек. Вот он его и спросит.
— Здравствуй, — сказал Кзума.
— Тебя как зовут?
— Кзума.
— Как?
— Кзума.
— Смешное имя, да?
— Джонни! — позвал голос со двора.
— Это Мейзи, — сказал Джонни. — Она хочет поить меня чаем, а я не хочу пить чай. Ты хочешь чаю?
Не зная, что сказать, Кзума опять улыбнулся. Значит, правильно, Мейзи тут живет.
— Иди-ка, Джонни!
Это был уже другой голос.
— Это моя мама. Она хочет, чтобы я пил чай. А ты хочешь пить чай?
Интересно, подумал Кзума, какая у Мейзи\ белая женщина. Открылась калитка, и вышла Мейзина белая женщина, а за ней Мейзи.
— Кзума! — воскликнула Мейзи, увидев его. — Ты на рудник ходил?
Видимо, она свою белую женщину ничуть не боялась.
— Да, на сегодня все. Опять начинаем в двенадцать ночи.
— Понятно.
— Иди пить чай, Джонни, — сказала белая женщина мальчику.
— Не хочу чаю, — сказал мальчик.
— А хочешь стать таким большим, как Мейзин друг?
— Уу, да.
— Тогда изволь пить чай.
— А ты будешь пить чай? — спросил мальчик у Кзумы.
— Да, — сказал Кзума и закивал головой.
— Вот видишь, — сказала женщина. — Мейзи тоже даст своему дружку чаю.
— Дашь ему чаю? — спросил мальчик у Мейзи.
— Дам.
— И маминого пирожного?
— Конечно, — сказала мать.
— Ладно, — сказал мальчик и пошел за матерью.
— Я не был уверен, что это ваш дом, — сказал Кзума.
— Я рада, что ты пришел, — сказала Мейзи.
— А твоя белая?
— Она добрая. Заходи.
Кзума прошел за ней в маленькую комнатку, где провел прошлую ночь.
— Поел? — спросила Мейзи.
— Да.
— Чаю хочешь?
— Да.
Мейзи ушла за чаем. Кзума сел на кровать. Ему уже было лучше. С Мейзи всегда так. Она его понимает, и ему от этого лучше. Но забыть горняка, который плевал кровью, он не мог. До сих пор слышал его кашель, видел выражение его глаз.
Мейзи вернулась с чаем. Принесла и маминых пирожных.
— Это подарок от белой женщины, — сказала она с улыбкой.
Кзума улыбнулся в ответ. Так с Мейзи всегда — она смеется, и смех ее нельзя не поддержать, улыбнется — и нельзя не улыбнуться. В ней есть тепло, и оно проявляется в ее смеющихся глазах, оно согревает.