Город Анатоль
Шрифт:
Янко встает и смотрит на часы. Как тянется время: десять часов! Он ожидает гостей — несколько певиц и певцов из театра. Но раньше двенадцати они не могут приехать. Янко отправляется в тот флигель, где скоро должна поселиться Соня, — теперь он наведывается туда каждый вечер. Он зажигает все лампы. Вот здесь будет библиотека, а здесь музыкальная комната. Вот ее будуар. Флигель уже вчерне готов, но пустые комнаты кажутся жуткими, точно здесь никогда и никто не будет жить.
За голыми окнами черной стеной стояла ночь. Такой зимы в Анатоле еще не бывало. Днем ни луча солнца, ночью ни одной звезды. Непрерывно шел снег. Ночи были точно сажа, точно бесконечно сыпавшаяся с неба угольная пыль. Они были как угроза, как разлитое повсюду предчувствие близкой беды. Янко не доверял этой зиме. Она предвещала
Неужели сейчас только четверть двенадцатого?! Да, время остановилось. Он пытался читать, но из этого ничего не вышло. Он чувствовал грозную, черную ночь там, за окнами. Она придвигалась все ближе, как стена, чтобы уничтожить его. Янко был полон страха и смутных предчувствий. Иногда он испытывал желание лечь на землю, и пусть судьба растопчет его, как слон. Он говорил с доктором Воссидло об угнетенном состоянии своей психики. Эта летучая мышь, эти постоянные страхи! Может быть, это от сердца? Воссидло высмеял его. «Если бы не твое здоровое сердце, тебя давно уже не было бы в живых, — сказал он. — Ты просто слишком много пьешь, Янко, вот и все! Остановись наконец. Так пить — это безумие. Этого ни один цыган не выдержит».
И за такие советы врачам платят деньги!
Янко не отрицает, что он пьет; он не может не пить. Порой он не приходит в себя по целым неделям. Он действительно много пьет, совершенно верно, но если он перестанет пить, его убьет одиночество.
«Поезжай же куда-нибудь, стряхни с себя эту одурь, глупец!» — яростно кричит ему Жак.
Да, Жак желает ему добра. Ничего, что Жак кричит на него. Но Янко не может уехать. Он не может стряхнуть с себя апатию, и сам не знает почему. «Это совсем так, как было тогда, — со страхом говорит он. — Не забывай, что один раз я уже умирал, Жак!»
Но Жак заявил, что все это вздор и юродство. Вдруг послышался шум подъезжавшего автомобиля. Веселые голоса, смех! Янко вскочил и бросился навстречу гостям. Слава богу, приехали! Наконец-то живые люди!
— О, какая ужасная зима, опять идет снег!
— Как чудесно, что вы приехали!
Янко смеется вне себя от радости. Теперь он совсем другой человек.
XXIII
Каждый вечер из города можно видеть прилепившийся на холме к западу от Анатоля крошечный светящийся кубик, не больше кусочка сахара. Это дом Янко. Автомобили мчатся вверх по склону холма. Янко проложил собственную дорогу. По ней можно ехать с любой скоростью. Два раза в день снеговой плуг очищает дорогу от заносов. Почти каждый вечер дом Янко полон гостей. Артистки приезжают прямо со спектакля, еще не успев снять грим со щек и ресниц. Каждую ночь там пьют, танцуют, играют в карты, дурачатся, веселятся до утра. Лишь бы только поскорей прошло время! Еще одна ночь со счета! Янко знал, как страшно долго тянется зима в Анатоле, а ведь она только что началась!
Иногда Янко приезжал в город; он пил в баре «Рюсси» или играл в «Траяне». Янко почти всегда проигрывал, часто большие суммы. Он играл крупно и легкомысленно. Часто после игры он среди ночи ехал на свои скважины. Его гнал сюда страх, что нефть вдруг может иссякнуть. Но нефть шла день и ночь; он мог спать, пить, играть, — скважины работали за него. Его новый дом давно был оплачен. Золото круглые сутки текло из земли. Несколько недель назад ему удалось пробурить в центре цыганского квартала еще одну необычайно продуктивную скважину, в девятьсот метров глубины. Это был второй «Голиаф». Нет, у Янко не было забот.
Только цифры добычи нефти еще интересовали его; он ежедневно требовал отчета об этом, а в остальном нисколько не заботился о своем предприятии. Раньше он выплачивал небольшое вознаграждение тем жителям, которых его скважины изгоняли из цыганского квартала. Иногда он предоставлял им грузовики для перевозки их скарба. Теперь он этого не делал; он даже не знал, что происходит на его участке. Это была не жестокость, это было равнодушие. Его служащие просто требовали от тех, кто жил там, освободить место к определенному дню и без всяких церемоний сносили глиняные или дощатые хижины. Иногда администрация действовала слишком уж круто, проявляя ненужную жестокость, дело доходило до драматических столкновений, и тогда на место происшествия вызывали полицию.
Лео Михель яростно нападал в своем «Прожекторе» на Янко. «В то время как нефтяной барон в своем пышном, безвкусном дворце устраивает оргии с актрисами и продажными женщинами из буржуазных кругов, полиция по его приказу изгоняет матерей с грудными детьми из их лачуг». Лео Михель клялся беспощадно направлять свой «Прожектор» на то общество, которое во дворце Стирбея предается порокам и разнузданному разврату. Он намекал на дочерей одного крупного местного коммерсанта, которые танцевали там такие бесстыдные танцы, каких нельзя увидеть даже в публичном доме. Часто дамы напивались до скотского состояния. Одну молоденькую танцовщицу ехавшие на рынок крестьяне нашли в снегу полуголой и почти замерзшей. Очевидно, она пьяная вывалилась из автомобиля. Да, весело они там проводят время! Барон Янко Стирбей пожертвовал в пользу бедняков сто тысяч и теперь может себе все позволить!
Этот Лео Михель действительно неприятный парень, и откуда он только все это узнает? Янко сменил весь штат прислуги, и все-таки Михелю на следующий день было все известно. Очевидно, кто-нибудь из гостей осведомлял его! Янко заподозрил Ники Цукора и перестал его приглашать. Но в одном из следующих номеров «Прожектор» обрушился на Ники и буквально смешал его с грязью. В статье говорилось об «известном бездельнике с крепкими мускулами, который живет шулерством».
Янко были неприятны эти вечные нападки «Прожектора», и в конце концов он послал к Михелю своего доверенного, чтобы позондировать почву. Но Михель принял оскорбленную позу и выставил этого доверенного за дверь. «Скажите барону, что мне его деньги не нужны, я борюсь за идеалы!» — кричал он.
Михелю действительно не нужны были деньги: «Прожектор» шел великолепно. Газету читали все, — каждому хотелось знать, какие еще новые скандалы произошли в Анатоле. Шулер в «Траяне», горничные в «Рюсси», актер, из ревности избивший за кулисами своего коллегу, двенадцатилетние и тринадцатилетние проститутки на буровых вышках... Неужели все это правда? Все, что пишет «Прожектор», преувеличено, а многое даже высосано из пальца, говорили в Анатоле.
К самым усердным читателям «Прожектора» принадлежал начальник полиции Фаркас. Он любил посмеяться, у него было здоровое чувство юмора. Фаркас читал газету в понедельник утром в своем служебном кабинете. Так, по крайней мере, неделя начиналась приятно. Опять этот писака продернул Янко! Здорово! На Фаркаса Михель остерегался нападать, только иногда чуть-чуть «подкалывал» его, как говорил сам Фаркас. Начальник одного правительственного учреждения поскандалил с официантками бара в «Рюсси», — ага, это о нем!
Но когда «Прожектор» всё больше и больше стал заниматься социальными отношениями в нефтяном округе, Фаркас нахмурил лоб. Язык статей и фельетонов Михеля с каждым днем становился всё резче. Михель часто выступал на собраниях, и однажды дошло до того, что нефтяники объявили стачку. Они замерзают в бараках; уже началась эпидемия гриппа с частыми смертными случаями. Бараки принадлежат «Анатолийской нефти». Там свирепствует чесотка. А венерические болезни! Что же смотрят власти? Нефтяная компания построила для рабочих дешевые дома; сквозь стены там дует ветер, так они тонки; дома совершенно не приспособлены для суровой зимы этого края. В то же время компания высчитывает с рабочих ростовщическую квартирную плату! И вдруг во всем нефтяном округе остановилась работа. Михель торжествовал! Рабочие шли по улицам и пели. Что-то теперь предпримет Фаркас? Подождите, он еще себя покажет. Один из нефтепроводов был выведен из строя, рабочие готовились захватить буровые вышки, — Михель сказал, что вышки принадлежат им. Тогда Фаркас выступил. Полиция оцепила весь нефтяной округ. Стоило хоть кошке пробежать, его люди открывали пальбу! Повсюду щелкали выстрелы. Жители Анатоля зарылись в свои пуховики. Что это? Революция? Но через три дня всё кончилось, и работы возобновились. Вот вам и Фаркас! Он справился своими силами, даже не вызвал войска.