Город Бездны
Шрифт:
– А вот это уже интересно!
– Что вы нашли?
Я извлек на свет тускло-черную металлическую шкатулку величиной с сигарный ящик и открыл ее. В маленьких отделениях обнаружилось шесть алых пузырьков. Еще там было мудреное стальное устройство наподобие шприца, но с рукояткой как у пистолета. Ее украшал изящный пестрый рельеф в виде кобры.
– Понятия не имею. Есть какие-то предположения?
– Да нет, пожалуй… – Квирренбах с искренним любопытством разглядывал пузырьки. – Одно могу сказать: это что-то… противозаконное, по крайней мере так выглядит.
– Знаете, я того же мнения.
Когда
Причина была проста. Я вспомнил шприц, который выпал из кармана неуемного монаха во время той памятной разборки в пещере. Не берусь утверждать – там было темно, – но Вадимовы пузырьки уж больно походили на содержимое шприца брата Алексея. Заодно я вспомнил еще кое-что: Амелия говорила, что эта дрянь действительно входит в разряд нелегальных, по крайней мере для обитателей «Айдлвилда».
– Думаю, оно откроет для меня некоторые двери.
– Оно может открыть кое-что похуже, – сказал Квирренбах. – Для начала врата ада. Я слышал краем уха разговор на корабельном причале относительно черного рынка, где торгуют самыми опасными наркотиками, – он кивком указал на строй алых пузырьков, – один из которых известен под названием «топливо грез».
– Думаете, это оно?
– Не знаю. Но не удивлюсь, если наш приятель Вадим приторговывает чем-то подобным.
– И как действует это «топливо»?
– Я ведь не эксперт, Таннер. Все, что мне известно, – это что оно дает какие-то неприятные побочные эффекты и что власти этой системы не поощряют его употребление, а заодно и хранение.
– Но его, разумеется, употребляют.
– Конечно. Но я даже не представляю, каким образом. Кстати, это приспособление называют свадебным пистолетом.
Похоже, он заметил, как у меня вытянулась физиономия:
– По местному обычаю молодожены обменивались нейронным материалом, культивированным из мозга супруга. Они пользовались этой штукой – ну, свадебным пистолетом, – чтобы имплантировать друг другу клетки.
– Пользовались? То есть теперь не пользуются?
– Кажется, перестали после эпидемии. – Он печально вздохнул. – Но если на то пошло, после эпидемии перестали делать очень многие вещи.
Когда Квирренбах исчез со своими трофеями – надеюсь, он отправился работать над великой симфонией, – я подошел к сетевому терминалу, который обнаружился в каюте Вадима. Впервые с момента старта я мог насладиться привычным весом своего тела: «Стрельников» сделал резкий рывок, корректируя курс следования к Блистающему… к Ржавому Поясу. Из недр корабля доносился тихий протестующий скрип какой-то конструкции. Похоже, это корыто имело все шансы развалиться, прежде чем достигнет Пункта Назначения. Впрочем, вскоре стоны и поскрипывания уже воспринимались вполне естественно, и я смог сосредоточиться на более важных вещах.
Пульт терминала выглядел допотопным, над такими любят потешаться дети в музеях. Кнопки, окружавшие плоский экран, нажимались пальцами столько раз, что символы почти не читались. Ниже располагалась клавиатура с буквами и цифрами. Не знаю, каких высот достигла техника в системе Йеллоустона, но это чудо недотягивает даже до стандартов Окраины Неба.
Ладно, сойдет за неимением лучшего.
Я нашел кнопку включения, экран замерцал серией приветственных сообщений и реклам, затем продемонстрировал разветвленное древо опций. Информация о сервисе на борту. Трансляционные сети в реальном времени – паутина потоков данных в радиусе примерно световой секунды от «Стрельникова», которая даже позволяет нормально общаться. Дальние трансляционные сети с типичными задержками времени от пары секунд до десятков часов, в зависимости от сложности запроса. Доступа к сетям с большей задержкой, разумеется, не было. Чтобы дождаться ответа из сети анклавов, расположенных, скажем, в поясе Койпера, отправителю придется совершить не один рейс на борту этой старой посудины.
Войдя в меню для дальних сетей, я несколько секунд наблюдал, как по экрану деловито следует ряд рекламных сообщений. Наконец появилось древо каталогов. Так, сведения о прибытии и отправлении звездолетов… а вот и «Орвието». Система Йеллоустона оставалась оживленным межзвездным перекрестком, и это не стоит упускать из виду. Мор разразился меньше десяти лет назад, когда большинство этих кораблей уже были на пути сюда. Потребуются еще десятилетия, чтобы весть об эпидемии распространилась по всему населенному космосу.
Я пробежал глазами перечень опций.
Дальние трансляционные сети охватывали всю планетную систему. С их помощью поддерживалась двухсторонняя связь между многочисленными станциями на орбите газового гиганта. По большей части это были платформы для добычи руды и удаленные аванпосты, принадлежащие самым разным группировкам. Гнезда сочленителей соседствовали с анклавами угонщиков и полуавтоматическими военными или экспериментальными предприятиями. И ни слова об эпидемии. Иногда попадались материалы, посвященные «политике сдерживания» и «антикризисному управлению», но все, что касается эпидемии и ее последствий, похоже, стало такой неотъемлемой частью жизни, что не нуждалось в упоминании.
Из местных сетей я выудил чуть побольше. Пару раз о катастрофе упоминали напрямую. Оказывается, ее обозначали специальным термином, который звучал не слишком грозно, – «плавящая чума». Но большинство сообщений были рассчитаны на читателя, хорошо осведомленного об основных фактах случившегося. Тут же проскальзывали слова «герметики», «Полог» и «Мульча», которые упоминались в связи с какой-то «Игрой», но что это такое – нигде не объяснялось.
О Пологе я уже слышал. Там, по мнению Амелии, у меня будут все шансы отыскать Рейвича. Это один из районов Города Бездны.
Неужели она сказала меньше, чем мне показалось вначале?
Я установил на пульте режим передачи и запросил информацию об эпидемии – хотя бы ряд общих фактов, которые полагается знать иммигрантам. Не может быть, чтобы никто до меня не интересовался этим, отправляясь в дебри Ржавого Пояса. Правда, не исключено, что мне просто не соизволят ответить. Например, потому, что ответить некому. Или все автоматические справочные системы давно не работают.
Я отправил запрос, потом несколько секунд смотрел на экран. С экрана на меня пялилась неподвижная физиономия – мое отражение.