Город богов
Шрифт:
Они отнесли сына в одно из увенчанных куполами зданий. Когда дверь сама распахнулась перед ними, мальчик забыл от удивления о боли, а отец было остановился, отказываясь входить, пока мать настойчиво не потянула его за руку. Он кивнул, обреченно склонил голову и вошел следом.
Сияющие на стенах эйоны озаряли комнату мягким светом. К семейству подошла женщина с длинными густыми волосами, с улыбкой на серебристом лице. Она не обратила внимания на написанное на лице мужчины подозрение, а сразу устремила наполненный сочувствием взгляд на ребенка и взяла его из рук отца. Элантрийка бережно уложила мальчика
Она медленно провела по воздуху пальцем, оставляя за ним сияющий след. Он походил на разрыв в воздухе, от которого исходила насыщенная сила; казалось, ревущий поток света пытается просочиться в узкую трещину. Мальчик чувствовал его мощь, то, как он пытается вырваться на свободу, но прорваться позволили только крошечной капле. И даже она оказалась такой ослепительно-яркой, что хотелось отвести взгляд.
Женщина тщательно выписала символ, похожий на эйон Йен, но более сложный. В центре находился знакомый эйон излечения, а от него по сторонам разбегалась дюжина линий и изгибов. Мальчик недоуменно насупил лоб — он изучал написание эйонов с учителями, и ему показалось странным, что элантрийка так сильно изменила символ.
Прекрасная женщина-лекарь завершила замысловатый рисунок, и он загорелся еще ярче. Мальчик почувствовал жжение в ноге, которое начало подниматься и дошло до груди. Он не выдержал и закричал, но тут боль внезапно прекратилась. Он удивленно распахнул глаза, заморгал, чтобы избавиться от все еще горевшего перед глазами эйона, и посмотрел на ногу. Рана исчезла, не оставив даже шрама.
Но ему все еще было больно. Боль обжигала, резала его изнутри; она должна была исчезнуть, но не проходила.
— Тебе нужно отдохнуть, малыш, — ласково сказала элантрийка, укладывая его обратно на подстилку.
Мать плакала от радости, и отец выглядел довольным. Мальчику хотелось закричать на них, дать понять, что что-то не так, что нога не вылечилась и боль не проходит. Он попытался заговорить, но не смог. Он не мог произнести…
— Нет! — с криком Раоден вскочил в кровати.
Он заморгал; вокруг стояла полная темнота, и принц не сразу понял, где находится. Глубоко вдыхая воздух, он крепко сжал руками голову. Ежедневная боль не пропадала, а, наоборот, становилась сильнее и даже пробралась в его сны. За три недели в Элантрисе его уже покрывали дюжины крохотных ссадин и синяков, и ни один из них не давал забыть о себе. А слившись воедино, боль от них непрерывно давила на сознание.
Раоден хрипло застонал, сжался в комок и обхватил руками колени. Если бы он сохранил способность потеть, сейчас бы его покрывала холодная испарина, а так по всему телу лишь пробегали судороги. Принц сжал зубы и молча боролся с припадком. Потихоньку он заново обрел контроль над телом и начал загонять боль в угол, пока наконец не почувствовал себя способным встать.
Он понимал, что его состояние ухудшается. Раоден знал, что еще слишком рано, он не провел в Элантрисе и месяца. Он также знал, что боль должна быть постоянной; по крайней мере, все так говорили, но на него она находила волнами. Хотя полностью она не отступала никогда, а сидела в засаде и выжидала момента слабости, чтобы напасть.
Раоден вздохнул и распахнул дверь своей комнаты. Мысль, что элантрийцам необходим сон, все еще казалась ему странной. Они обходились без сердцебиения и дыхания, зачем им сон? Никто не смог дать ему удовлетворительного ответа. Последние знатоки умерли десять лет назад.
Так что Раоден спал, как все, и ему снились сны. Когда он сломал ногу, принцу было восемь лет. Отец крайне неохотно согласился принести его в город; даже до реода Йадон не отличался любовью к элантрийцам. Но мать, которая умерла пятнадцать лет назад, настояла на своем.
Маленький принц не понимал, как близко подошел к смертному порогу. Но ему запомнились боль и момент облегчения, когда она исчезла. Он помнил красоту города и его обитателей. Когда они покидали Элантрис, Йадон грубо отозвался об элантрийцах, и Раоден яростно заспорил с отцом. Это был первый случай, когда он занял противоположную будущему монарху позицию. Первый, но далеко не последний.
Стоило принцу показаться на пороге своей комнаты, Саолин оставил пост у дверей и как тень последовал за ним. За последнюю неделю солдат набрал добровольцев и сколотил из них отряд телохранителей.
— Меня радует твоя забота, Саолин, — заметил принц. — Но ты уверен, что меня необходимо охранять?
— Лорду не пристало появляться без почетной гвардии, господин Дух, — объяснил вояка. — Вам не следует расхаживать по городу одному.
— Я не лорд. Я простой вожак. К тому же у нас в Элантрисе не будет знати.
— Понимаю, милорд, — кивнул Саолин, не замечая противоречия собственным словам. — Но тем не менее в городе таятся опасности.
— Как скажешь. Как продвигается посев?
— Галладон закончил пахать и набрал команды, которые займутся севом.
— Мне не следовало так долго спать. — В окна часовни лился свет, и солнце стояло уже высоко.
Раоден вышел на улицу и направился по чисто подметенной, выложенной камнями дорожке в сады; Саолин следовал за ним по пятам. Кахар и его работники отмыли камни, а Дахад, каменщик из шайки Таана, уложил их ровными рядами. Сев шел полным ходом. Галладон внимательно следил за работами, не стесняясь указывать на ошибки, хотя в целом он выглядел умиротворенным и довольным жизнью. Некоторые люди становились фермерами по необходимости, но дыол наслаждался своим призванием.
Раодену ясно припомнился первый день их знакомства, когда ему пришлось подкупить Галладона ломтем сушеного мяса. Тогда его друг едва держал боль в узде и не раз пугал принца. Сейчас от прежних вспышек не осталось и следа. В спокойном взгляде и осанке Галладона читалось, что он нашел свой «секрет», как называл это Кахар. Дьюл полностью владел собой; Раодену оставалось опасаться только самого себя.
Его планы работали лучше, чем ожидалось, но только в том, что касается остальных. Принц принес своим последователям душевное равновесие и цель в жизни, но оказался бессилен сотворить такое же чудо с самим собой. Его мучила неотступная боль; стоило ему проснуться поутру, как она начинала атаку и не покидала его до сна. Казалось бы, его вела более далекая цель, чем прочих, и Раоден твердо намеревался победить. Он не проводил в праздности ни единой минуты, но ничего не помогало. Боль продолжала нарастать.