Город Драконов
Шрифт:
Они начали описывать круги над собравшимися на берегу хранителями. Торжествующе затрубив, Хеби начала плавный спуск к земле – и все это время Тимара гадала, понимает ли Рапскаль это столь же ясно, как она сама.
Задрав голову, Татс смотрел на кружащуюся над их головами красную драконицу. Дождь и ветер пытались слепить его, но он сощурил глаза и решил, что не обманулся. В Хеби что-то изменилось. Ее крылья казались более пропорциональными, ее полет – более уверенным. И она сверкала и сияла даже в тусклом свете этого хмурого дня. Когда драконица подлетела ближе, он различил у нее на спине двух седоков. Облегчение боролось в нем с ревностью. Тимара цела, но она с Рапскалем! А потом пробившийся сквозь облака луч солнца упал на всадников – и они заблестели
– Что это на них надето? – изумился он вслух.
– Где Синтара? Почему она не возвращается с ними?
Это присоединившаяся к хранителям Элис ответила на его вопрос своим собственным.
– Синтара охотится. – Это сообщил Меркор. Золотой дракон и его хранительница, Сильве, смотрели в небо. – Она обрела крылья и силы. Теперь, когда она может охотиться сама, она не будет так сильно полагаться на Тимару.
– А это значит, что Тимара сможет помогать кормить остальных из нас, – сурово отметил черно-синий Кало.
– У тебя есть хранитель, и твой хранитель – охотник. Тебе не должно требоваться дополнительное внимание.
С этими словами в эту группу вклинился Сестикан. Он был не таким массивным, как Кало, но создавалось впечатление, что он часто пытается спровоцировать этого крупного самца на ссору. Татс вмешался в разговор прежде, чем Кало успел отреагировать:
– Мы, хранители, делаем все, что можем, чтобы добыть вам всем мясо.
– И тем не менее мы всегда голодны.
Кало не отрывал взгляда от алой драконицы. Хеби уже подлетела ближе и кружилась невысоко, собираясь приземлиться. Ее приземления неизменно получались интересными. Татс подозревал, что они представляют собой скорее результат проб и ошибок, а не ясного воспоминания предков о том, как следует приземляться дракону. И этот раз не стал исключением. Драконица описывала петли совсем низко, стараясь погасить скорость движением против ветра. Она выбрала длинную и ровную полосу берега, и все прекрасно знали, что оставаться у нее на пути нельзя. Она широко раскинула крылья и откинулась назад. До этого ее передние лапы были аккуратно прижаты к туловищу, а задние – вытянуты вдоль хвоста, а теперь она резко их выпрямила. Как только ее задние лапы коснулись земли, она быстро сделала ими несколько нетвердых шагов, а потом упала на передние лапы и остановилась, сильно ударив хвостом, который стал еще одной точкой опоры. Рапскаль при этом держался верхом весьма уверенно, а вот Тимара крепко цеплялась за него, уткнувшись лицом ему в спину. Как только Хеби остановилась, Тимара начала сползать по ее плечу.
Татсу безумно хотелось рвануться вперед и подхватить ее на руки, однако он сдержался. Он не знал, как она отреагировала бы на подобный поступок.
– На них одеяния Старших!
Эти слова вырвались у Элис, и удивление мешалось в ее тоне с ужасом. Когда Рапскаль соскользнул вниз следом за Тимарой, Татс услышал изумленные возгласы и смех других хранителей. Яркие цвета на мужчине смотрятся нелепо – именно такой была первая презрительная реакция Татса. Однако тут Рапскаль картинно поклонился им всем – и его одежды внезапно стали казаться не только подходящими к его высокой стройной фигуре, но и элегантными. Это было одеяние, подобающее Старшему – такому же яркому, каким стал сам Рапскаль. И не стал ли он еще более алым по сравнению с тем, каким его в последний раз видел Татс?
Татс перевел взгляд на Тимару и понял, что его первое впечатление было верным. За эту ночь она изменилась – и дело было не только в надетом на ней платье. Чешуя у нее на лице, прежде бывшая чуть синеватой, теперь стала темно-индиговой с серебряными прожилками. Она обвела взглядом круг встречающих, и когда очередь дошла до Татса, их глаза встретились. Он сразу же все понял. А она отвела взгляд.
В ушах у него зашумело, по телу пробежала еле заметная дрожь. Он почувствовал, что качается на ветру, словно дерево, готовое рухнуть на землю. Он все знал – и в то же время ему казалось невозможным, чтобы это было правдой. Она отдалась Рапскалю! Долгие годы их знакомства, их близкая дружба, его отчаянное ухаживание последних месяцев – все это ничего для нее не значило. Она предпочла ему Рапскаля. Он попытался не гадать, поцеловала ли она его первой, не хотел представлять себе, как они бросились друг к другу в порыве страсти – или, еще хуже, сближались медленно, с блаженной неспешностью.
Хеби отошла, не обращая внимания на собравшихся хранителей и других драконов, и начала спускаться к реке, чтобы попить. Татс застыл на месте, оцепеневший и с остановившимся взглядом, а другие хранители рванулись вперед, затопив прилетевших вопросами:
– Что вчера случилось в городе?
– На улицах был пожар? Мы видели свет повсюду!
– Где Синтара? Она теперь и правда может летать?
– Почему Синтара не вернулась?
– Откуда у вас эта одежда?
Вопросы так и сыпались на них, а Рапскаль и Тимара отвечали одновременно. Татс увидел, как Тимара разворачивает сверток, который они привезли, и начинает вытаскивать оттуда туники, длинные одеяния, брюки и обувь. Казалось, никто не замечал, что дождь усиливается и ветер крепчает. Тимара раздавала одежду, едва успев ее встряхнуть, и хранители возбужденно и радостно вскрикивали. Ликование царило до тех пор, пока Элис внезапно не повысила голос, закричав:
– Прекратите! Перестаньте их дергать и так грубо с ними обращаться! Немедленно все положите!
Радостный шум стих, и взгляды всех собравшихся обратились на удачненскую женщину, которая стремительно приближалась к тесной группе хранителей. На ее щеках пылали алые пятна гнева, и она дрожащим от ярости голосом вопросила:
– Тимара и Рапскаль, о чем вы думали, когда забирали вещи из города? Мне необходимо точно знать, где именно вы их нашли, и нам надо их измерить, и…
– Элис. Прошу тебя. – Тимара ответила гораздо более тихо и почти спокойно. – Я понимаю, что для тебя значит этот город. Я знаю, что тебе хочется узнать все его тайны, и что ты считаешь, будто нам нельзя даже пыль на полу потревожить, пока ты про нее не напишешь. Я понимаю, что…
– Ты ничего не можешь понять! – По напряженному голосу Элис было заметно, что она пытается справиться с собой. – Ты еще наполовину ребенок и не знаешь мира, если не считать тот лес, в котором ты росла. Если бы ты жила в Удачном, видела поток сокровищ и артефактов Старших, проходящий через рынок, чтобы рассеяться и потеряться в большом мире… Это удивительные вещи, но к ним относятся, как к диковинкам, которыми могут наслаждаться только богачи и коллекционеры. И в половине случаев людям, у которых эти вещи оказываются, нет никакого дела до того, откуда они взялись – им важно только удивить окружающих своим новым приобретением.
Тимара молча застыла под обрушившимся на нее потоком слов. Ее лицо оставалось неподвижным. Татс заметил, как это смутило Элис: ее голос, продолжающий звучать в тишине, начал чуть дрожать.
– Я многие годы изучала Старших, работая с отдельными кусочками, которые грабители и хищники оставили ученым, пытающимся их понять. Раз за разом я досадовала, получая несколько страниц какой-то рукописи, обрывок длинного гобелена, явно сделанного в честь какого-то важного события, или несколько инструментов, для которых, знай я, где они были найдены, можно было бы определить их назначение. У нас есть шанс – и, боюсь, этот шанс будет у нас очень недолго – до того, как орды обрушатся на Кельсингру и превратят ее в голый камень и мусор. Неужели вы начнете ее разрушать еще до того, как они сюда доберутся? Неужели вам нет дела до вашего наследия?
Ее слова были встречены молчанием. Татс чувствовал себя опустошенным. «Это день разрушений, – подумал он. – Разбито мое сердце. Разорвана дружба тех, кто добирался сюда вместе. Сегодня мы все отдаляемся друг от друга».
Элис говорила с хранителями с позиций их общей истории – той, в которой его народ практически не играл роли. У него не было предков, которые бы жили в Дождевых чащобах. То, что он начинает покрываться чешуей и приобретает телесные признаки Старшего, вызвано теплым отношением его драконицы. Слова Элис напомнили ему о том, что он вошел в эту экспедицию как чужак, будучи единственным хранителем, не измененным Дождевыми чащобами. У него появилось ощущение, будто он не имеет здесь права голоса – и тут же с новой болью подумал: не поэтому ли Тимара предпочла ему Рапскаля? Может, это общее происхождение для нее важнее долгих лет их дружбы?