Город, где умирают тени

Грин Саймон

— Чепуха, — заявил нервного вида единорог. — Важно здесь одно: на нас напали. Ассоциация охотников в конце концов отыскала нас. По-моему, нам всем следует разбежаться по самым глубоким норам, залечь и не рыпаться до тех пор, пока кто-нибудь не придет и не сообщит нам, что все благополучно закончилось. Народ, вперед, в глубины и задраить входы-выходы! Я поведу вас!

— Ты останешься там, где сидишь! — оборвал его Псевдогрифон, в бешенстве обрушив на стол молоток. — Никто отсюда никуда не уйдет, пока не закончится обсуждение и присяжные не вынесут вердикт.

— Кто? Этот сброд? — спросил Козерог, скептически

глядя на дюжину разномастных существ на скамьях присяжных. — Да я бы не доверил им даже измерить мой вес. На своем веку мне довелось повидать много смышленых на вид живых организмов, греющих спины на подоконниках мясных лавок. Единственная причина, почему жюри до сих пор не разбежалось, — цепь, которой каждый из них прикован за лодыжку к скамейке. Скажите честно, эти чокнутые и вправду наши избранники или мы все тянули жребий и им не повезло?

— Все было по правилам и соответствует нашим традициям, — заявил Страус, презрительно скривив клюв. Эффект ему пришелся по душе, и он скривился вторично, хотя клювы, как правило, не совсем годятся для подобной мимики. — Все члены жюри присяжных отвечают необходимым требованиям.

— Ну да, — не сдавался Козерог, — они все тепленькие и еще дышат.

— Помолчите! — рявкнул Страус.

— Что, на публике-то? — удивился Козерог. — Не в настроении я молчать. А даже если бы и был в настроении, то на твою рожу уж точно бы не смотрел. Не в моем ты вкусе.

— В нужное время вас попросят дать свидетельские показания, — сказал Страус. — А сейчас, будьте добры, не забывайте, где вы находитесь.

— Ну, так и ты будь добр, не тяни резину, начинай, — в тон ему ответил Козерог. — А то завяжу шею узлом…

Страус решил про себя, что ослышался, и повернулся к присяжным, большинство которых, потеряв всякий интерес к происходящему, пыталось подкупить кое-кого из зрителей, чтобы занять их место. Один старался завлечь их игрой в рулетку на интерес Другой заявил, что у него имеется колода порнографических карт, но поскольку на картах изображены были одни утки, поверить ему было непросто. Пристав конфисковал карты и тут же проглотил всю колоду — на всякий случай. Страус прочистил горло повторно, и присяжные с ненавистью покосились на него.

— Благородные утки, полевки, белки… и маленькое пушистое млекопитающее, вызывающее устойчивое отвращение!К сожалению, я вынужден настоять на том, чтобы вы уделили максимум внимания показаниям свидетелей, — решительно объявил он. — В противном случае нам придется проторчать здесь целый день, а ведь кое-кого из нас ждут дома дела.

Присяжные дружно кивнули. Такого рода язык они были способны понять. Изобразив на мордах предельную заинтересованность, они выжидательно смотрели на Страуса, буквально на глазах распушившего хвост: он обожал быть центром внимания. Такой большой аудитории у него не было уже несколько лет, и Страус изо всех сил старался использовать предоставленную возможность.

— Вызываю первого свидетеля, — важно провозгласил он. — Пригласите знаменитых Черепашек-ниндзя.

Несколько голосов по цепочке передали, что вызывают Черепашек, это же проделала и горстка зрителей, пытавшихся быть чем-то полезными. Повисла долгая напряженная пауза. Наконец пристав покинул свое место и пошел разбираться, в чем дело. Вернулся он почти сразу же.

— Вам придется

обойтись без Черепашек, — покачав головой, уныло сообщил он. — Наверное, они поспорили, кто из них должен находиться на переднем плане афиши их последнего телешоу, а кто на заднем. Так что в настоящий момент они дерутся на дуэли — или до первой смерти, или пока не надоест. В общем, там во всех направлениях летают острые металлические предметы, и я, как ни старался, не смог приблизиться к Черепашкам ни на дюйм. Вызовите кого-нибудь другого.

— Отлично. — Прокурор Страус очень сейчас пожалел о том, что не имеет зубов, чтобы проскрипеть ими. — Вызовите Кролика Робби.

Теперь уже половина зала выкрикивала свидетеля — видно, вошли во вкус. Приставу даже пришлось пройтись по рядам с крикетным молотком, чтобы навести порядок. Псевдогрифон молотил по столу, словно прощаясь с жизнью, да только никто не обращал на него внимания. Лишь стайка горностаев сомнительного вида усердно делала ставки, в каком направлении полетит молоток, когда у него сломается рукоять.

Гиена-пристав азартно раздавала удары направо и налево, пока не добилась неустойчивой тишины со смутными полутонами всеобщего мятежа. Гиена улыбнулась, сверкнув зубами, и с надеждой огляделась вокруг в поисках, кого бы еще припугнуть. Ей очень нравилось выступать в роли пристава. Это открывало новые перспективы в нанесении увечий на законном основании.

Кто-то прокашлялся и нерешительно поднял лапу. Раздался шум воздуха, втягиваемого множеством находящихся поблизости пастей, затем топот лап спасающегося бегством зверья. Оскал Гиены стал шире, и некоторые из наиболее нервных зрителей упали без чувств. Если уж потерять сознание, решили они, то без тяжких телесных повреждений. Пристав пробился через толпу зверей, раздававшуюся перед ним как волны, и зафиксировал свой самый свирепый взгляд на животном с поднятой лапой.

— Ну? — спросила Гиена, многозначительно покачивая в руке молоток.

— Простите, если я каким-то образом вам помешал, но мне кажется — впрочем, я могу, конечно, и ошибаться, — что я именно и есть тот, кого только что вызывал прокурор. То есть, с некоторой долей вероятности, я имею смелость предположить, что Кролик Робби, возможно, именно и есть я.

Гиена опустила молоток и удивленно посмотрела на Кролика:

— То ли я, то ли не я… Ну так ты или не ты?

— Если б все было так просто, — тоскливо вздохнул Кролик.

Широкой лапой Гиена сцапала Кролика за загривок и выдернула из толпы зрителей, как выдергивают сорняк из грядки. Кролик безвольно и покорно болтался у нее в лапе, пока она пробиралась на свое место. Там Гиена бросила Кролика в ящик с гвоздями, служивший также и местом для дачи свидетельских показаний — потому, что никому пока в голову не пришло смастерить что-нибудь соответствующее.

Страус подал Кролику стул, тот встал на него и уныло выглядывал из-за края ящика. Зверек был мелкий, худой и весь какой-то пришибленный — смотреть не на что. Даже серый цвет его шерстки вызывал тоску. Усы Кролика опустились. Опустились, переломившись надвое, и длинные уши. Морда Кролика, казалось, состояла лишь из пары наполненных скорбью глаз и беспрестанно подергивающегося носа. Если бы он даже и предпринял попытку развеселиться, настроение его, пожалуй, не поднялось бы выше депрессивной отметки.