Город, где умирают тени

Грин Саймон

— Мы когда-нибудь перейдем к главному? Я имею в виду, к решению вопроса, что с этой чертовщиной делать?

— Что есть что — решать будет Великий сбор, — заявил Псевдогрифон и пожалел о сказанном в ту же секунду, когда Козерог перевел свой взгляд на него.

Несмотря на то что козла подстрелили, поведение его ни на йоту не улучшилось, и плевать ему было, знал ли об этом кто-то или нет. Козерог нацелил взгляд на собравшихся зрителей, затем — на присяжных.

— Шутите. Этот сброд не отважится помочиться на собственные ботинки, если те загорятся.

Судья грохнул молотком:

— Прекратите! Еще одна подобная выходка, и я предъявлю вам обвинение

в оскорблении суда

— Только попробуй, — подал голос Мишка.

— Вынужден согласиться с медведем, — сказал прокурор Страус. — Преимущественно потому, что он держит меня на прицеле.

Псевдогрифон взглянул вниз на медвежонка, на его ружье и решил, что Страус аргументирует по существу:

— Свидетель прощен и может покинуть место дачи показаний. Он также, если это его не затруднит, может убираться к чертовой матери.

Мишка покатил зловеще бормочущего Козерога прочь, а Псевдогрифон крайне сурово посмотрел на Страуса:

— Еще один такой свидетель, и можно будет закрывать заседание и отправляться по домам.

— Рановато, ваша светлость, — беззаботно ответил Страус. — Вызываю следующего свидетеля. Скотти, Мелкий Писун.

Прежде чем кто-либо успел подхватить вызов, помещение наполнилось сериями испуганных криков, как будто нечто маленькое, но необычайно свирепое пробивалось сквозь плотно заполненный зрителями зал. Звери всех мыслимых пород и темпераментов торопились убраться с его пути. Сидевшие же в первом ряду просто кинулись врассыпную, когда маленькая, но чрезвычайно решительного вида собачонка вынырнула из толпы.

Это был скотчтерьер в кожаной безрукавке с заклепками и цепями. Ошейник украшали торчащие наружу шипы, в носу красовалась английская булавка, а полная зубов пасть казалась невероятно большой для такой мелкой собаки. Терьер всем своим видом источал угрозу, а глядя на курносый нос забияки, можно было предположить, что это существо без особого удовольствия переносит дураков. Если вообще переносит. Собачонка протрусила к помосту, презрительно принюхалась к Страусу, подняла заднюю лапу и помочилась на ящик. Вонь пошла потрясающая, и в воздух повалил пар. Терьер огляделся, не осмелился ли еще кто претендовать на помеченный объект, и, вскочив на поставленный в ящике стул, устремил надменный взгляд на Страуса:

— Надеюсь, обойдемся без этих «как ваше имя» и прочей чепухи? Меня знают все, а если кто не знает, так и черт с ним.

Страус быстро кивнул и повернулся к присяжным — на них глядеть казалось ему безопасней:

— Благородные утки, полевки, белки… и маленькое пушистое млекопитающее, продолжающее вызывать отвращение!Разрешите представить вам Скотти, Мелкого Писуна, зверя, пользующегося широкой известностью и высоким положением в нашем обществе.

— Чертовски верно, — кивнула собачонка. — Попробуйте троньте, я отверну башку каждому. Ладно, ты, голубь-переросток, давай скорей. Я здесь вообще-то не по своей воле.

— Скотти прочесал весь город вдоль и поперек в поисках известий о нашем враге и благодаря своим решимости и упорству воссоздал по частям волнующую картину той серьезной проблемы, с которой мы столкнулись лицом к лицу. Хочу выразить благодарность его преданности долгу…

— Ты что, прикалываешься? — угрожающе поинтересовался терьер.

— Что вы, я серьезно, — встревожился Страус.

— Тогда заткнись и давай закругляйся. А то сейчас как писну тебе на штаны!

— Я не ношу штанов.

— Твои проблемы, приятель. А теперь захлопни клюв и отдохни,

говорить буду я. — Терьер посмотрел в битком набитый зал. — Мы в смертельной опасности. Никто в городе не знает, каким образом туда проник враг, но ясно как божий день, что без помощников он этого сделать не мог. А это означает, что в наших рядах есть предатели. Также ясно, что враг — далеко не любитель. Он отлично вооружен и снаряжен, и, можете быть уверены, он вернется с подкреплением. Если вы надеетесь, что люди защитят вас, то это еще бабушка надвое сказала. Люди знают о нем не больше нашего. В настоящий момент они носятся по кругам с сильно сокращающимися радиусами и прячутся в домах. Я видал в жизни кошек, обожравшихся кошачьей мятой и обалдевших, и то они вели себя более организованно, чем это делают сейчас люди. В общем, все, кто меня сейчас слушает: мы предоставлены самим себе. Наша защита в наших руках. Мы глубоко в дерьме, и будет еще хуже, прежде чем станет лучше.

Долгое время никто ничего не говорил.

— Выходит, по вашему мнению, — нарушил тишину Страус, — дела наши плохи?

— Ты, приятель, все веселишься? Ты хоть слово слышал из того, о чем я только что говорил?

— Ну, разумеется, старина, однако мы не должны позволить себе пасть духом. Я уверен, мы можем надеяться, что заслуживающие доверия власти предпримут должные меры по нашему поручению.

— Какие, в задницу, заслуживающие доверия власти?!! Шерифу слабо даже найти серийного убийцу, не говоря уже о том, чтобы в одиночку остановить силы вторжения, а Старикашка-Время отсиживается в своей галерее и ни с кем говорить не хочет. Единственный, кто принял правильные меры, — это чертов медведь с ружьем.

— Ружье не отдам, — ледяным голосом процедил Мишка. — Ищи себе ружье сам.

— Да ты не слушаешь, черт тебя дери! Приближается враг, и приближается большими силами. Что делать-то будем?

Страус утопил голову в корзине с песком.

Скотти устало вздохнул:

— Мы остались одни. Никто нам не поможет. Мы больше не можем оставаться смешными. Шутки кончились.

Рия Фрейзер остановила машину у дома Леонарда Эша и попыталась убедить себя в том, что поступает правильно. Она здесь по делу, в качестве мэра Шэдоуз-Фолла, ей необходимо знать, что может Эш сообщить ей о Джеймсе Харте. Рию беспокоило, как откликнется город на возвращение Харта, в особенности учитывая, с какой готовностью Дедушка-Время предоставил ему аудиенцию. Не в характере Времени такая любезность. Итак, она здесь по делу, не более. Рия вздохнула, глянула на себя в салонное зеркальце. Если твердить это достаточно часто, возможно, она себя убедит. Возможно.

Рия смотрела на дом Эша из казавшегося ей таким безопасным салона автомобиля. Симпатичный особняк, стильный и современный, уютно устроившийся в стороне от шоссе. Широкая гравийная дорожка через рельефную лужайку вела к входной двери. Шелест гравия под колесами, пока она подъезжала к дому, пробудил в ней воспоминания самых разнообразных оттенков. Она частенько бывала здесь, когда Эш был жив, иногда с Ричардом Эриксоном, иногда без. В основном — без. Почти до самой кончины Эша. Проезжая по дорожке, Рия чувствовала, как пульс ее стал учащеннее от взгляда, брошенного к порогу дома в поисках стоявшего там Леонарда — распахнувшего дверь в тот самый момент, когда к ней подъехала Рия, дожидавшегося, чтобы ей улыбнуться, поцеловать, обнять. Боже, как они были счастливы, как были полны любовью… три года назад, до его смерти. С тех пор столько воды утекло…