Город грешных желаний (Отрава для сердец, Северная роза)
Шрифт:
Что же это творится? Мрак и опасность кругом, и надо бегом бежать прочь, потом уже думать о любовных утехах, а между тем голова только ими забита, тело лишь их алчет – и не когда-нибудь потом, а сейчас – немедля!
Он удивлялся, что Троянда все еще не замечает, на чем она сидит. И боялся, что будет, если заметит. Вскочит с его колен, оттолкнет в испуге и негодовании? Пока что ему удалось утихомирить ее, вновь завладев ее губами, ну а вдруг она почувствует, как больно упирается ей в бедро…
Он ахнул, внезапно ощутив ее руки на своем теле. Когда она развязала пояс?! Может быть, Григорий тоже обеспамятел в этом безудержном, ненасытном поцелуе и потому не заметил, как ее руки приласкали его плоть?
Ну нет, не заметить было просто невозможно! Чудилось, покойник пробудился бы от этих легких касаний и пробил бы своим восставшим естеством крышку гроба! А Григорий был все-таки жив… мало сказать: он был переполнен жизнью, которая заставляла бешено стучать сердце и гнала всю кровь в средоточие его мужественности.
Уже невозможно было ждать! Он приподнял Троянду и, слегка повернув, посадил ее на себя верхом. Проворное движение, которым она успела подхватить свои пышные юбки, привело его в восторг, и он со стоном рванул с ее плеч платье, разодрав его до пояса, чтобы добыть из-под груды ненужной, мешающей, жестяно гремящей чешуи любимое, прекрасное тело.
Троянда со стоном откинулась назад, но ладони Григория прильнули к ее спине, поддерживая, и губы припали к вздыбившимся грудям. Троянда заметалась, забилась, и он хрипло засмеялся от восторга: о, далеко же ускачет эта нетерпеливая наездница… в страну неземного блаженства!
Троянда выпрямилась, вцепилась в его плечи. Губы их, жарко дыша, сомкнулись. Она касалась языком уголков его рта, она играла в его глубинах, а когда вдруг прикусила нижнюю губу своими нетерпеливыми зубками, все существо Григория потряс взрыв восторга. Истосковавшиеся тела не могли больше ждать. Он схватил ее за чресла, прижал к себе изо всех сил, а она все металась, все скакала, продлевая его сладостные мучения, наслаждаясь судорогами, которые били его тело, каждым движением своих разверстых недр высасывая из него новые потоки животворной жидкости – и сливаясь с ними в своем течении.
И оба они поняли, что страна блаженства находилась совсем близко, в двух шагах… вернее, в двух скачках.
Шло время, сочилось драгоценным вином, но они не замечали ничего, слившись в объятии и не в силах разомкнуть его. Не было сказано меж ними ни одного слова о прошлом, настоящем, будущем, однако обоими владело восхитительное спокойствие, словно все прошлые недоразумения были уже объяснены, прощены и забыты. Сердца слились, как сливались тела, – это было их настоящее, ну а будущее… их не заботило, каким оно сделается. Наверное, прекрасным, если они смогут и впредь припадать друг к другу в поисках источника счастья. Они забыли обо всем, может быть, они уснули… но вот Троянда со стоном повернулась на своем насесте и тут же смущенно рассмеялась:
– Ох… силушки нет. Всю изломал!
Григорий сонно улыбнулся, утыкаясь лицом в ее теплую шею: у него тоже замлело все тело, вдобавок застыло от ледяной скамьи, но он опасался потревожить Троянду и потому не шевелился. При этом чресла уже медленно, но верно наливались знакомым сладостным огнем, и он подумал: надо приискать, на что лечь, – и только теперь вспомнил, где они находятся.
– Боже святый! – воскликнул Григорий. – Да ведь скоро полдень!
Он торопливо поцеловал Троянду, не увидев, а скорее ощутив ее встревоженный взор:
– Не бойся, голубка моя. Однако и медлить не след. Время нам лететь отсюда прочь!
И он потащил ее к двери.
– А часовой? – пробормотала Троянда, хватаясь за Григория, потому что у нее подгибались ноги.
– А что нам часовой! – отмахнулся тот, однако же выглянул осторожно: а вдруг, покуда они самозабвенно миловались, и впрямь стал под дверью охранник, да еще и не один?..
Обошлось! И Григорий ринулся вверх по лестнице… то есть он хотел бы ринуться, а по правде сказать, ноги его порядком заплетались. Троянда же вообще едва шла; но чем выше поднимались они, чем ближе чудилось спасение, тем резвее бежали. Единственно, что заботило теперь Григория, не пролюбили ли они урочный час? А ну как придется вплавь догонять корабль? И притом он ощущал: вздумай Троянда сейчас задержать, остановить его – и он тут же, на ступеньках, вновь вопьется в ее тело, пытаясь насытить свой ненасытимый голод, вновь позабудет и о времени, и о корабле, о жизни, смерти, вечном спасении…
Счастье окрылило его, и Григорий не протиснулся сторожко сквозь потайную дверь, а влетел в нее – и враз в жар и холод его бросило от оглушительного звона!
Что за чертовщина?! Чудилось, какие-то незримые стражи оповестили весь дом о дерзком побеге… но нет, с досадой заметил Григорий, это он всего лишь опрокинул треклятые серебряные кубки, в изобилии поставленные им как попало прямо на полу.
Сейчас раздастся топот, ворвутся в комнату вооруженные люди!
Он потащил Троянду к окну, распахнул тяжелые створки. Золотистое солнце и легкие тени, бегущие по прохладной морской зелени, подсказали, что еще далеко до полудня, корабль их еще ждет. А все одно – медлить не стоит: корабль-то эвон где, а они покуда здесь.
– Спрыгнем, – сказал он, оглядываясь на Троянду. – Не испугаешься? – И был изумлен, увидев сияющие, не замутненные страхом глаза.
– С тобой? – Она шало улыбнулась. – Да с тобой хоть на тот свет!
Уж и забыл Григорий Стрепетов, когда в жизни плакал последний раз – должно, еще мальчишкою, а тут заволокло вдруг глаза, поплыло все кругом. Едва сдержал слезы! Поцеловал свою милушку:
– Прыгнем разом, ты меня за руку держи, не отпускай. В воде я тебя подхвачу, а там лодочка моя ждет. И… поминай как звали!
– Троянда! – воззвал вдруг чей-то исполненный ужаса голос. – Per amor di Dio! [52] Троянда!
Оба содрогнулись, будто огненная плеть огрела их по плечам. Обернулись…
Аретино! Он-то откуда здесь в такую пору? Он же отродясь не поднимался раньше полудня!
И что это за халат на нем: аксамитовый, сплошь серебро да золото? Несмотря на остроту момента, Григорий едва не расхохотался: уж не свой ли халат давал тогда Аретино поносить мнимому Барбаруссе? И не он ли пожаловал нынче ночью Луиджи «халат с барского плеча» за некие особые услуги?
52
Ради бога! (итал.)