Город грешных желаний
Шрифт:
Ее словно молнией ударило.
Была ночь, да… Ветер выл, за окном плясала холодная луна, и Дашеньке стало вдруг так страшно, так одиноко в своей бревенчатой, жарко натопленной светелке, где дрожал маленький огонек лучинки, а по углам таились шевелящиеся тени! Она вылезла из постели и неслышно босиком выскользнула в сени, сделала несколько шагов, держась за стенку, чтобы не заблудиться в кромешной темноте, нашарила железное кольцо, потянула…
Дверь отворилась — и она увидела высокого и красивого чужеземца, Марко, частенько привечавшегося дядею Михайлой. Этот человек стоял, воздев окровавленный нож, и безумным взором глядел на два тела, простертые у его ног. Два белых, неподвижных, окровавленных тела…
Дашенька посмотрела туда — и отпрянула, и неслышно прикрыла дверь, и влетела в свою комнатушку, забилась с головой под одеяло, уверяя себя, что это морок, страшное видение, что не могла ее матушка лежать там — голая, неподвижная, залитая кровью! Нет, нет! Все привиделось. Надо сидеть тихо, надо уснуть — и к утру кошмар исчезнет…
Увы, к утру морок не иссяк, ибо утро Дашенька встретила в завьюженном лесу, за несколько верст от Москвы. — и с тех пор вся жизнь ее превратилась в сплошной кошмар! Убийца ее матери держал в руках ее жалкую жизнь, и Дашенька чувствовала: стоит Марко заподозрить, что она знает об убийстве, — прикончит не задумываясь!
Теперь больше всего на свете она боялась словом обмолвиться, взглядом намекнуть на то, что страшная картина преследует ее неотступно. И незрелым, смертельно перепуганным своим умишком она поняла: чтобы не думать об этом, не выдавать своих мыслей, надо все забыть! И она забыла, забыла накрепко, на долгие годы… вспомнив лишь теперь, при звуке этих часов, при звуке этого голоса, при виде благообразного лица убийцы.
Беспамятство помогло ей выжить, а теперь казалось, будто она умирает.
— Троянда! О мадонна, да что же это? Что с тобой, Троянда?! — пробился к ее сознанию знакомый голос, и она очнулась, поняв, что Пьетро почти держит ее на руках, встревоженно повторяя: — Что с тобой, Троянда?
— Троянда? — переспросил купец, судя по виду, искренне обеспокоенный состоянием знатной покупательницы. — Прекрасную донну зовут Трояндой? Имя удивительное, под стать ее красоте! Но на каком же это языке, позвольте спросить, синьор, и что оно означает?
— На каком-то славянском, — буркнул Пьетро. — Означает…
Все хорошо, мне уже хорошо, — перебила его Троянда, утверждаясь на ногах и посылая успокаивающую улыбку своему заботливому возлюбленному и любезному купцу. — у меня просто закружилась голова от изобилия ваших сокровищ! Нужно немножко постоять на свежем ветру — и все пройдет.
Купец, страшно разочарованный тем, что богатая пара ускользнула, не оставив ему ни одного дуката, искусно скрыл свое огорчение. Но его притворство не шло ни в какое сравнение с притворством Троянды! Только она сама да ее мать, несомненно, глядящая сейчас на нее с небес, знали, чего стоило ей твердо стоять на ногах, и беззаботно улыбаться, и даже помахать на прощание, утешая огорченного купца. Так же безошибочно, как в те далекие страшные дни, когда она чувствовала: чтобы выжить, надо забыть, Троянда чувствовала и теперь: надо смолчать сейчас, чтобы отомстить! Одно слово, один взгляд — и убийца ее узнает, все поймет… исчезнет! Нет. Нет! Смерть уже нависла над ним, но еще никто не знает, где и как она найдет его — внезапная и неотвратимая месть!
А пока надо уйти. Ничего, матушка долго ждала отмщения, подождет еще немножко. Совсем немножко!
6. Маска Отмщения
Разумеется, она обо всем рассказала Аретино, однако лишь когда они вернулись во дворец и Троянда оказалась в своих новых покоях. Они были гораздо роскошнее и просторнее предыдущих, и розовый сад источал неземной аромат, однако Троянда едва заметила окружающее ее великолепие и едва нашла в себе силы поблагодарить Пьетро. Теперь одно занимало ее мысли — страшный купец из лавки на Мерчерие.
Конечно, Аретино оказался поражен рассказанным и готов был немедленно послать к Марко отборных bravi, чтобы не оставить и следа от его лавки, а самого хозяина прикончить на месте. Но Троянда остановила возлюбленного. Марко погибнет от ее руки, и смерть настигнет его столь же внезапно и страшно, как настигла мать Дашеньки.
— Ну что ж, делай как знаешь, — пожал плечами Пьетро, даже не пытаясь скрыть досаду, что его покорная, нежная возлюбленная вдруг превратилась в истинную эринию и в постели присутствует лишь ее прекрасное тело, в то время как душа носится где-то в мрачных безднах. Аретино терпеть не мог, когда люди начинали действовать не так, как он того ожидал, и сейчас едва сдерживал злость. Вот уж воистину — не одно, так другое! Вчера — смерть беспутной дуры Моллы, сегодня — явление, будто бы из преисподней, этого убийцы… Угораздило же памяти вернуться к Троянде именно теперь, когда все с восторгом и нетерпением ждут карнавала, когда все думают только о веселье, а не о печали! Он попытался отвлечь Троянду напоминанием об этом чудесном празднике — и едва язык себе не откусил от злости, увидев, как вспыхнули ее глаза, и услышав воодушевленный голос:
— Я знаю, какой у меня будет костюм! Я буду маской Отмщения!
Троянда (в бытность свою Дарией), разумеется, слышала, что такое событие, как карнавал, существует в Венеции: ведь его празднование принимало формы, не поддающиеся описанию, и даже через высокие монастырские стены перелетали звуки музыки, радостные восклицания и смех, — однако сама никогда карнавала не видела.
Разумеется, душа ее была поглощена задуманным, однако приходилось ждать его свершения: несмотря на деньги Аретино, во всей Венеции в эти дни не нашлось свободной портнихи! Все, как будто обезумев, шили, шили, шили себе новые наряды, предполагая сменять их во всякий день карнавала. А ведь костюм, придуманный Трояндою, был весьма необычен. Не один час втолковывала она Пьетро, чего, собственно, хочет, пока он наконец не смог, тряхнув стариной (некогда в Риме и в Пе-рудже учился живописи), изобразить акварельными красками то, о чем говорила Троянда. Портнихи, взглядывая на эту картинку, только глаза закатывали. Не то чтобы костюм был сложен в крое — совсем нет! Но он до такой степени не похож был на те, что им приходилось шить и кроить обычно, что бедняжки чуть не плакали, осознавая свое бессилие и подсчитывая упущенный барыш, ибо Аретино относился к тем заказчикам, которые не торгуясь платят любую цену, пусть и вдвое выше истинной. В конце концов мастерица была найдена, однако и ей понадобилось самое малое два дня на работу. Это означало, что надеть свое одеяние Троянда сможет лишь к исходу послезавтрашнего дня карнавала. Ну что же, лучше это, чем ничего. Вот только как дождаться, как дожить до этого часа, которого она ожидала теперь со всем пылом своей страстной натуры?
Впрочем, дождаться вожделенного часа оказалось гораздо легче, чем она полагала, потому что Аретино не позволил ей остаться в палаццо, а взял с собой — посмотреть на обряд обручения дожа с морем.
Строго говоря, настоящий, большой, немыслимо пышный карнавал отшумел на Пасху. Но поскольку карнавальные дни длились всю весну и все лето, шесть месяцев (шествий и танцев не было, но чуть ли не все носили маски), то сейчас, на день Успения Пресвятой Богоматери, венецианцы с радостью повторяли это событие во всей его пышности, ибо ничего так не любили они — праздные, утопающие в роскоши, — как пышные развлечения, а карнавал был самым пышным из них. Тем более — старинный обряд…
…Почти четыреста лет назад, в XII веке, папа Александр III и император Фридрих Барбаросса, закончив длительные жестокие распри, встретились как друзья в городе на воде — Венеции. Могучие островитяне, хотя действительно держали владычество над морями уже два столетия, все же попросили папу узаконить их власть — и он даровал дожу Венеции перстень, дабы благословить его сочетание с морем. С тех пор этот обряд проводился в середине августа, в день Успения Пресвятой Богоматери, в разгар пышного венецианского лета. Со времен крестовых походов стекалось на это празднество множество иностранцев, тем более что действо происходило как раз в то время, когда в Венеции оказывалось множество богомольцев, идущих на поклонение святым местам.