Город любви
Шрифт:
О каком семейном счастье ты толкуешь? Разве ты любил меня в тот день, когда просил стать твоей женой? Или, быть может, любишь теперь? Молчишь, то-то же!.. Словом «любовь», дорогой мой Юлий, люди красиво называют то, что мужчина и женщина совершают под покровом ночи… Однако наш союз удачен: я получила в лице мужа надежное прикрытие своим маленьким порокам, ты – красивую жену и неплохое приданое. Признаюсь, я не устояла перед твоим обаянием в нашу первую встречу, но позже поняла, что ты страшный зануда и пустозвон, хотя в общем меня устраиваешь. Не будем друг другу мешать, ладно? Sint ut sunt, 43
43
Пусть будет, как есть (лат.).
Что мог Юлий на это ответить? Да и хотелось ли ему отвечать? Так, в разногласиях и непонимании, протекали дни, а по ночам Арсиноя чаще всего уходила куда-то, спрятавшись от любопытных взоров под широким черным плащом. Ее не интересовали стихи, которые ровными звучными строчками ложились на навощенные дощечки Юлия; ее не восхищала серебристая луна, томящаяся в одиночестве на темном небе; ей не хотелось, обнявшись, погулять у берегов прозрачного Сарна 44 , чтобы там, вдали от людей, свободно дышать, мечтать и любить, любить…
44
Сарн – река неподалеку от Помпей.
Нет, Арсиноя не была такой. Что и говорить – она ведь римлянка! Если юная девушка, исполненная верноподданнических чувств, слышит об оргиях, которые устраивает император, а быть может, и сама в них участвует, то разве будет ей известно, что такое любовь, верность, честь? Разве жизнь не превращается для нее в цепь сиюминутных радостей, запас которых иссякает в самом расцвете сил, и тогда уже не остается ничего другого, как призвать дух Танатоса 45 ?
Если бы Арсиноя была глупой избалованной гусыней, каких много, Юлий оставался бы по крайней мере спокоен. Но вращаясь среди римской знати, общаясь с образованными и остроумными людьми, она впитывала в себя знания и суждения, как губка. Она любила литературу; она восхищалась театром; она вела светские беседы не хуже Аспазии 46 . Арсиноя обладала сложившимся взглядом на жизнь, принципиальным и независимым, и не намеревалась считаться с мнением Юлия. Это казалось ему самым ужасным, этого он не мог ей простить. Он готов был смириться с ее пренебрежением к его творчеству, с ее чисто римским прагматизмом, с ее преклонением перед другими поэтами, но с независимостью – никогда. Никогда.
45
Танатос – в греч. мифологии бог – олицетворение смерти.
46
Аспазия – гетера, прославившаяся красотой и образованностью.
Однако внешне все выглядело замечательно. Счастливые отцы не могли нарадоваться, глядя на своих детей, и считали, что им недостает только внука. Но ни Юлий, ни Арсиноя и слышать об этом не хотели. Они хорошо сознавали, что их брак – просто выгодная сделка чужих друг другу людей…
Адель никогда не ела столько вкусных блюд сразу. Слушая рассказы Юлия о положении дел в современной поэзии и его критические замечания по поводу классических произведений греческих трагиков, Адель скромно попробовала всего понемножку и решила, что по правилам этикета этого, вероятно, хватит; но глядя, как Юлий естественно, без церемоний наслаждается пищей, она тоже отбросила стеснение. Отсутствие привычных вилок и ложек
– Милая Адель, вовсе не обязательно так торопиться, – мягко улыбнувшись, сказал Юлий. – Трапезы длятся два-три часа, ты успеешь насытиться. Если же позднее тебе снова захочется подкрепиться, просто скажи об этом Колону, и тебе приготовят не менее изысканный стол.
Юлий смотрел на нее снисходительно, ожидая стыдливо опущенных глаз и застенчивого румянца. Ничуть не бывало! Адель удостоила его тираду лишь кивком головы, метнув заинтересованный взгляд на стоявшего неподалеку номенклатора.
– Может, ты хочешь чего-нибудь еще? – едва сдерживая смех, спросил патриций.
– Нет, спа… – начала было Адель, но заметив улыбку Юлия, решила ему подыграть. – Да, пожалуйста, один антрекот, картофель фри с бифштексом, коктейль «манхэттен»… или лучше бокал мартини с двумя оливками, «взболтать, но не смешивать». Да побольше мороженого!
Улыбка медленно сползла с его лица. На несколько секунд над столом повисла пауза, а потом Юлий неожиданно рассмеялся.
– Ну, дочь Венеры, ты не перестаешь меня удивлять! Чем теперь желаешь заняться?
– Расскажи мне о себе, – заглянув в его ярко-голубые глаза, попросила Адель.
– Это неинтересно.
– Пожалуйста, Юлий… – И она положила свою руку с тонким колечком на его унизанные перстнями пальцы.
Он посмотрел на нее, слегка прищурившись, настороженно и испытующе – и отстранился.
– Уже поздно. Пора спать. Колон, проводи госпожу в кубикул для гостей. Доброй ночи, Адель.
Юлий поднялся и неторопливыми шагами направился прочь по узкому темному коридору, оставив гостью на попечение услужливого грека. Проводив патриция взглядом, Адель с любопытством уставилась на номенклатора.
– У тебя потрясающе выразительное лицо настоящего эллина! – то ли восхищенно, то ли насмешливо произнесла она. – Тебя зовут Колон, я правильно расслышала?
Грек почтительно поклонился.
– Да, domina 47 .
– Скажи-ка мне, Колон, – по-турецки усаживаясь на низком ложе, промурлыкала, как это у нее превосходно получалось, Адель, – а где находится кубикул твоего хозяина?
Молодой раб, не ожидавший подобного вопроса, недоуменно смотрел на странную гостью, соображая, вправе ли он сообщать такие сведения. А Адель, видя его замешательство, продолжала все тем же сладким, как пастила, голосом:
47
В Древнем Риме – вежливое обращение к женщине.
– Ты не думай ничего плохого, Колон! Я просто хочу пожелать Юлию Сабину спокойной ночи и сказать ему кое-что очень важное.
– Господин не любит, когда его беспокоят после отхода ко сну.
– А что, такое часто случается?
– Бывает, domina.
– И ты не хочешь меня к нему провести?
– Нельзя, domina.
Адель почувствовала, что даже этот застенчивый красавец начинает ее раздражать, как всякий неприветливый и упрямый мужчина. Она порывисто поднялась и, решительно засунув руки в задние карманы узких джинсов, прошипела:
– Ладно, Цербер, веди меня в мои покои.
Колон облегченно вздохнул и быстро зашагал вперед.
Спальня для гостей представляла собой маленькую квадратную комнату с застекленными окнами (хотя это редко встречалось в Помпеях) и широким резным ложем. Помещение было обставлено до крайности просто: на черно-белом полу, рядом с кроватью, – низкий металлический столик с зажженным светильником, в углу – небольшая статуя Фортуны. «Похоже на келью, а не на спальню в доме богатого патриция», – подумала Адель и натянуто улыбнулась Колону.