Шрифт:
Кармоди никогда всерьез не думал уезжать из Нью-Йорка.
И почему он все-таки уехал — непонятно. Прирожденный горожанин, он давно свыкся с неудобствами жизни в крупном центре. В его уютной квартирке на 290-м этаже, оборудованной по последней моде «Звездолет», стояли двойные герметичные рамы и фильтрующие воздухозаборники, которые отключались, когда общий показатель загрязнений атмосферы поднимался до 999,8. Кислородно-азотная рециркуляционная система, безусловно, не блистала новизной, но была надежной. Устройство для очистки воды безнадежно
Даже с шумом, непрерывным и вездесущим, Кармоди свыкся, так как знал, что спасения нет, ибо древнее искусство звукоизоляции давно утрачено. Таков уж удел горожанина — вечно слушать бульканье в трубах, ссоры и музыку соседей. Однако и эту пытку можно облегчить, самому производя аналогичные звуки.
Конечно, кое-какие опасности подстерегали ежедневно по пути на работу; но, скорее, мнимые, чем реальные. Загнанные в угол снайперы продолжали свои тщетные протесты с крыш, и время от времени им удавалось подстрелить какого-нибудь ротозея-приезжего. Как правило, все же, они безбожно мазали. Повсеместное ношение легких пуленепробиваемых поддевок вырвало, образно выражаясь, у несчастных снайперов жало, а неукоснительное соблюдение запрета на покупку пушек окончательно поставило на них крест.
Таким образом, ни один из этих факторов не мог вызвать неожиданного решения Кармоди покинуть Нью-Йорк, по общему мнению — самый увлекательный город в мире. Взыграли пасторальные фантазии, не иначе. Либо случайный порыв. Либо просто из вредности.
В общем, как-то раз Кармоди развернул «Дейли таймс-ньюс» и заметил рекламу образцового города в Нью-Джерси.
«Приезжайте жить в Бельведер — в город, который о вас позаботится», приглашала газета. Далее шли утопические обещания, которые нет нужды приводить здесь.
— Черт побери! — сказал Кармоди. — Приеду.
Так он и сделал.
Дорога вышла на опрятную зеленую равнину. Кармоди вылез из машины и огляделся. В полумили впереди он увидел городок; скромный дорожный знак гласил: «Бельведер».
Построен Бельведер был не в традиционно-американской манере — с кольцом бензоколонок, щупальцами бутербродных, каймой мотелей и защитным панцирем свалок, — а скорее, наподобие раскинутых на холмах итальянских городков, что поднимаются сразу, без преамбул.
Кармоди это пришлось по душе. Он двинулся вперед и вскоре вошел в город.
Бельведер казался сердечным и доброжелательным, щедро предлагал свои улицы, откровенно распахивая широкие витрины. Проходя по городу, Кармоди открывал для себя все новые и новые прелести. Например, площадь, похожую на Римскую, только поменьше размером. Посреди площади был фонтан с мраморной скульптурой мальчика и дельфина; из пасти дельфина истекала струйка чистой воды.
— Надеюсь, вам нравится? — раздался голос из-за левого плеча.
— Очень мило, — согласился Кармоди.
— Я сам все сделал и установил, — сообщил голос. — Убежден, что фонтан, несмотря на архаичность замысла, эстетически функционален. А площадь в целом, вместе со скамейками и тенистыми каштанами, точная копия площади в Болонье. Меня не сдерживал страх выглядеть старомодным. Истинный художник использует все необходимые средства, будь они тысячелетней давности или новоявленные.
— Полностью с вами согласен, — сказал Кармоди. — Позвольте представиться. Я — Эдвард Кармоди.
И с улыбкой повернулся.
Но за левым плечам никого не оказалось, как, впрочем и за правым. На площади вообще никого не было.
— Прошу прощения, — произнес голос. — Я не хотел вас удивлять. Я думал, вы знаете.
— Что я знаю? — спросил Кармоди.
— Ну, про меня.
— Выходит, не знаю. Кто вы? Откуда говорите?
— Я голос Города, — сказал голос. — Иными словами, с вами говорит сам Бельведер, истинный и подлинный.
— Неужели? — язвительно поинтересовался Кармоди. И сам себе ответил: — Да, очевидно. Что ж, город так город. Большое дело.
— Он отвернулся от фонтана и прогулочным шагом пошел по площади, словно разговаривал с городами каждый день и сыт этим по горло. Он бродил по улицам и проспектам, заглядывал в витрины, рассматривал здания, а у одной статуи даже остановился, но не надолго.
— Ну как? — спросил чуть погодя голос Бельведера.
— Что как? — тут же отозвался Кармоди.
— Как я вам нравлюсь?
— Нормально, — ответил Кармоди.
— Всего лишь нормально? Это все?
— Послушай, — рассудительно произнес Кармоди, — город есть город. Увидишь один, считай, что видел все.
— Неправда! — обиженно воскликнул Бельведер. — Я разительно отличаюсь от других городов! Я уникален!
— Неужто? — презрительно фыркнул Кармоди. — Мне ты представляешься просто кучей разнородных частей. У тебя итальянская площадь, несколько типично греческих зданий, ряд готических сооружений, нью-йоркский многоквартирный дом в старом стиле, калифорнийская бутербродная и бог весть что еще. Где тут уникальность?
— Уникальна сама комбинация, рождающая исполненное смысла единое целое, — ответил Город. — Составные части, даже из прошлых эпох, вовсе не анахронизмы. каждая символизирует определенный уклад и как таковая вполне уместна в тщательно продуманном образе жизни. Не угодно ли немного кофе и, может быть, бутерброд или свежие фрукты?
— Пожалуй, кофе, — сказал Кармоди.
Он позволил Бельведеру провести себя за угол к кафе, расположенному прямо на улице. Кафе как две капли воды походило на салун времен Веселых девяностых, от механического пианино до канделябров из граненого стекла. Как и все остальное в городе, оно было безукоризненно чистым, но совершенно безлюдным.
— Приятная атмосфера, вы не находите? — спросил Бельведер.
— Сойдет, — бросил Кармоди. — На любителя.
На столик перед Кармоди опустился поднос из нержавеющей стали, на котором стояла чашка пенящегося кофе «капуцин». Кармоди сделал глоток.