Город пахнет тобою...
Шрифт:
Про то, что больше нет сил,
Про то, что я почти запил, но не забыл тебя.
Про то, что телефон звонил, хотел, чтобы я встал,
Оделся и пошел, а точнее, побежал,
Но только я его послал,
Сказал, что болен и устал, и эту ночь не спал.
Я жду ответа, больше надежд нету.
Скоро ль кончится лето? Это...
Сходить что ли в магазин и купить себе вина? Может тогда отпустит и в каждой русской песне, что загнаны у меня в плеер, мне не будет мерещиться тайный смысл и посыл к нему. Ведь как-то же люди избавляются от воспоминаний? Только вот как? Или все-таки напиться? Просто напиться и забыться. Провалиться в сон. В пустоту. Господи, ну отстань же ты от меня наконец-то!
А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?
Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень.
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день!
Чертов плеер! Я в бешенстве вырвала наушники из ушей и со всей силы швырнула его об стену. Не хочу больше ничего слышать про Каулитца! Пусть катится ко всем чертям! Я не буду для него ни шить, ни выживать. Я прекрасно обойдусь без него! Я смогу. Я сильная. Надо доползти до кухни и поискать бутылку вина. Кажется, у Штефана что-то было из алкоголя. Хочу отключиться. Хотя бы на время.
Виски оказалось слишком крепким для меня. Я честно сделала три больших глотка и через минуту словила «вертолет». Трындец… Напилась в чужом доме до поросячьего визга. Вцепилась за столешницу, чтобы не свалиться с барного стула на мраморный пол. Видели б меня сейчас знакомые… Родриго бы его убил. Просто вот взял бы и вытряхнул душу из костлявого тела. Позвоню ему. Пускай приезжает и забирает меня отсюда. Не хочу. Мне здесь дышать нечем, душит что-то… Я посмотрела на телефон. Набрала номер. «Абонент не абонент» сообщили мне по-испански и по-английски. Черт, когда же кончится задница у этой черной лошади? Послать что ли Биллу какую-нибудь гадость? Ему все равно, а мне приятно. Набрала большими буквами «Грязная шлюха». Сделала еще глоток виски. В дверь позвонили. Я недовольно отмахнулась, пытаясь набрать его номер. Это не я блядь и содержанка, это ты паршивый кобель. Меня не было всего три дня, ты заливал мне в уши, как скучаешь и любишь, а сам тусовался с телками и притащил одну из них домой. Это ты подонок! Это все ты виноват! Да кому же там неймется?!
По стеночке дошла до входной двери. Открыла. Передо мной стоял какой-то дядька в униформе.
— Фрау, — сконфуженно отвел он взгляд. Я посмотрела на себя и тоже покраснела — стринги и короткий топик, найденный мною в шкафу, больше похожий на лифчик для занятий спортом. Черт… Надо ногти на ногах в порядок привести, облупились все, стыдоба-то какая.
Я смотрела на товарища, не решаясь открыть рот.
— Фрау, — видимо справился он со смущением. — Мы из газовой службы, надо проверить ваше газовое оборудование.
— Простите, — махнула я рукой, едва не свалившись от этого жеста. — Мужа нет дома. В другой день.
— Фрау… — нахмурился дядька, не желая убираться вон. — С вами все в порядке? Вам нужна помощь?
— Какая вам, хрен, разница, а? — скривилась я раздраженно. — Что вы лезете все ко мне? Проваливайте! У меня все отлично. Неужели не видно?
Я захлопнула дверь. Мерзкий Билл Каулитц! Как же я тебя ненавижу! Из зеркала на меня смотрела тощая девчонка с выступающими ребрами и ввалившимся животом. Бухенвальдский пончик, блин… Кожа такая тонкая, что пирсинг в пупке скоро прорвет ее собственным весом. Зрачок сужен в точку, взгляд пьянющий. Сальные волосы торчат в разные стороны. Лицо красное, заревано и опухло. Я еще и уродина. Зашибись, лысенький. Я бы тоже себя бросила. Ненавижу тебя, Каулитц. Не-на-ви-жу! Я двинула кулаками по зеркалу и осела на пол, сжавшись в комок. Слезы текли сами собой. Ненавижу себя… Подскажите, как мне сдохнуть?
— Судя по тому, сколько ты выпила и как тебя развезло, ты дилетант.
Штефан подхватил меня на руки и понес с ванную. Зря я уселась на пол. Подняться с моим «вертолетом» я так и не смогла. Пришлось сидеть в коридоре и ждать пока алкоголь немного отпустит ноги. Вместо этого пришел Штефан. Посмотрел на меня, вздохнул. Оценил нанесенный мною ущерб стратегическому запасу алкоголя, усмехнулся и вот потащил меня на руках в ванную. Интересно зачем?
— Ты хочешь меня трахнуть? — мрачно спросила я почти не заплетающимся языком.
Штефан рассмеялся.
— Прекрати меня смешить, а то уроню.
Я обиделась.
— А зачем ты меня сюда приволок? Я не верю в добрых дядь.
Он аккуратно положил меня в ванну и включил теплый душ. Начал поливать сверху.
— А ты б бросила на улице маленькую девчонку, у которой рвет крышу из-за несчастной любви? Алкоголь — это не выход. Всё пройдет, Мари…
— Не называй меня Мари… — тихо-тихо.
— Так больно?
Кивнула.
— Не буду. Да и толку-то тебя трахать? Никакого удовольствия не получишь. Ты либо бревном лежать будешь, либо о нем думать. Ну и что это за кайф? И потом, я сомневаюсь, что ты сейчас готова к сексу. Не насиловать же тебя в самом деле.
— Прости…
— Давай приводи себя в порядок, пойдем погуляем. Деньги твои получим. Я специально ради этого домой пораньше приехал.
— Мне белье надо купить еще… и смывку для лака. Ногти черте как выглядят.
Штефан широко улыбнулся.
— Вот так лучше. И лак для ногтей тебе купим, и белье, и чего хочешь.
— Веревку с мылом.
— Кстати, насчет мыла! Давай, раздевайся, мойся и пошли! Я тебя в такой магазин отведу, мммм…
Но деньги мы получить не успели — банк закрылся перед самым нашим носом. Штефан хмыкнул, пожал плечами и потащил меня по магазинам. И вскоре мой гардероб обогатился на черную блузку, черные джинсы, черные туфельки и черное белье. Черный лак с ногтей я решила стереть и намазюкаться вишневым. Потом мы купили тушь для ресниц и дымчатые тени. Штефан настоял, чтобы я там же в магазине надела обновки, накрасилась и стала красивой. Провозившись в примерочной минут пятнадцать, я вышла из кабинки абсолютно другим человеком — самоуверенной стервой, какой была всегда. Никаких теперь слез! Мне нельзя плакать. У меня тушь может потечь.
Мы смеялись. Он веселил меня. Шли по улице и хохотали. Штефан рассказывал про одного из своих клиентов, показывал чуть ли не в лицах, а я хохотала, как ненормальная, иногда подыгрывая ему. Ты не дождешься больше ни одной моей слезинки! Тебя больше не существует! Я буду счастливой. Заставлю себя быть ею. Я хочу смеяться, как раньше. И ты больше не сможешь мне в этом помешать.
На следующий день Штефан привез меня в полицейский участок. Накануне вечером я слышала, как он разговаривает обо мне с каким-то другом, просит помощи, объясняет ситуацию. Потом позвонил еще кому-то и еще раз объяснил, что вот в Германии застряла русская девочка, у которой украли документы, надо помочь. Последний звонок раздался в нашей квартире после полуночи, а рано утром он уже теребил меня и орал, что мы проспали, носясь по квартире полуголый.
— Комиссар Хаммарберг? — улыбнулся Штефан, входя в кабинет начальника полиции. — Вам вчера должны были позвонить по поводу русской девушки.
— Да, конечно, проходите, — жестом указал нам на стулья за столом толстый дядька, похожий на Спартака Мишулина.
Мы со Штефаном скромно уселись с краю.
— Дело в том, что у Марии были похищены документы и теперь она не может выехать из страны. Посольство требует справку, что, конечно же, закономерно, но общение с представителями власти в прошлый раз окончились неудачей. Мы хотели бы обратиться к вам за помощью.