Город Улыбок
Шрифт:
– Говоришь, я предал человечество?! – Вдруг закричал Джим. – Не тебе об этом судить, лицемерный чистоплюй! Ты всегда ненавидел людей, каждого по отдельности, ты презирал их, они вызывали у тебя отвращение! Чтобы как-то ужиться с этим, ты придумал идею служишь какому-то абстрактному человечеству. Но как ты можешь служить человечеству в целом, если каждый отдельно взятый человек тебе омерзителен? Не лги хотя бы себе! – Джим, вскочил на ноги, подошел ближе и, припав к стеклу, продолжал с жаром говорить. – Ты выстроил этот чистенький город, но даже он для тебя недостаточно стерильный! Дай угадаю, ты не гуляешь по его улицам, лишь изредка по ночам, с надетым на голову капюшоном, или в какой-то из своих дурацких больших шляп, чтобы никакой случайный прохожий не узнал гениального
– Ты хорошо меня знаешь, Джим, – я невольно потянулся рукой к карману.
– Потянулся к платку, – улыбнулся Джим, он знал и это, – ну да, этот резкий запах хлорки, он так неприятен. Но даже он полностью не перекрывает вони нечистот. Странно, что ты еще респиратор с собой не притащил, мой стерильный друг. А ты знал, что помешанность на чистоте говорит о сексуальной неудовлетворенности?
– Прекрати, – ответил я, – ты же знаешь о моем отношении к сексу!
– Да, старина, я помню, что ты убежденный девственник! – Ответил с улыбкой Джим. – Эти липкие потные тяжело дышащие тела, что сплетаются в животном сладострастном экстазе, словно пара гадюк, что выползли из какой-то отходной ямы. Это так мерзко для тебя!
– Прекрати! – Я выхватил из кармана платок и с силой прижал его к носу. Легкий запах лесных цветов, исходящий от этого кусочка ткани, успокоил меня, внезапно подступившая тошнота отступила. – Не говори мне о таких мерзостях, как секс!
Джим вновь рассмеялся.
– Тебе не кажется, старина, что это ты должен находиться по эту сторону стекла? Ты был бы интересным экспонатом для музея уродцев. Все люди любят секс, а ты так презираешь.
– Мы с тобой не все! – Ответил я.
– Вот тут ты чертовски прав! Знаешь, я тут много думал. Я и раньше любил пораскинуть мозгами, а теперь, когда у меня столько свободного времени, просто грех этого не делать. Я пришел к выводу, какая же интересная штука психиатрия. Это не столько наука, как скорее религия. Ведь наука всегда требует практического опыта, но психиатрия изучает психику, и даже вернее – душу, здесь трудно добыть такой опыт. Как изучить душу, как экспериментально доказать ее присутствие и измерить какие-то ее характеристики? Какая у души высота и ширина, какая она в диаметре, сколько весит, какова ее плотность? За что она отвечает, а главное, как понять, у кого она больная, а у кого здоровая? Что есть норма, а что отклонение? И что еще важнее, кому это решать? Вспоминается старая добрая шутка – в психиатрии главное хорошая реакция, кто первый надел халат, тот и доктор.
– Ты не здоров, Джим! И доктора доказали это, вполне научными способами.
– Ну да, как же! А может, это они не здоровы? Знаешь, если толпа глухих людей увидит танцующего человека, они подумают, что он безумен. Ведь они не слышат музыки, а лишь видят парня, что странно дергается, будто припадочный эпилептик. Вся ошибка этого мира в том, Марк, что нормой принято считать мнение большинства. Но вот, что интересно, как показывает опыт, большинство людей – идиоты. Они лишь потребляют ресурсы и безропотно подчиняются властям. Ячейка потребления, избирательский ресурс, ячейка репродукции самих себя, рынок сбыта излишков производства – вот кто они. И они диктуют, что такое норма, ведь их большинство. А таких, как мы, двигающих прогресс, единицы, и мы всегда у них на мушке. И только они решают жить нам дальше, или умереть, или что еще хуже, стать живыми экспонатами в музее уродцев. Марк, тебе стоило бы не прятать меня здесь, а разместить где-то в клетке в центре города и брать по пять долларов за просмотр. Я уже вижу эту красивую табличку с золотистыми буквами. «Один из основателей Города Улыбок. Не дразнить, с рук не кормить, опасен и временами невменяем». Ты бы мог срубить деньжат, пожертвовал бы их на благотворительность, бедным людишкам, которых ты так любишь и так презираешь одновременно!
– Хватит ерничать, Джим! Я пришел сюда не за этим!
– Да-да, – ответил тот, – ты тоже заметил, что в городе творится что-то неладное. И ты думаешь, не моих ли это рук дело, так? – Джим нервно захихикал. – Не успел ли я сделать тебе западлянку до того, как ты упек меня сюда? Не добавил ли ложку дегтя в твою бочку меда?
Я улыбнулся, Джим чуть ли не дословно читал мои мысли.
– Но зачем мне говорить тебе правду, Марк? Что мне из этого будет?
– Я кое-что для тебя принес, – я достал из сумки контейнер с вишнями и показал Джиму ягоды.
– Ты помнишь о моей маленькой слабости, – улыбнулся Джим, – как мило. Ладно, дай мне их, и я скажу тебе свои соображения. – Я увидел, как Джим задрожал, у него была чуть ли не наркотическая ломка.
Я знал, что Джим не обманет в таком. Если пообещал – то действительно расскажет. Поэтому, я положил контейнер в слот для пищи, после чего протолкнул его в палату.
Джим тут же схватил из контейнера несколько ягод и положил себе в рот.
– Знаешь, Марк, секс – это прекрасно, зря ты даже не хочешь попробовать, но скажу тебе одно – даже самый лучший в мире оргазм не сравниться со вкусом этих ягод. Объедение! Экстаз! Взрыв фруктовой свежести! Этот кисловатый вкус! И это приятное послевкусие! Подумать только, было время, когда они росли много где на этой планете, мою родину даже считали страной вишен. А с ними росли другие фрукты и ягоды, и овощи. Как же мы все это потеряли? Ай, не хочу думать о плохом.
Джим закатывал глаза от удовольствия и подолгу наслаждался каждой ягодкой. Он закрыл глаза и начал дирижировать руками в такт тихой музыке, что наполняла мягким фоном всю клинику, силясь побороть и растворить в себе это тяжелое, липкое и вязкое, всеохватывающее безумие. У Джима было такое удовлетворенное и умиротворенное лицо. Вот кого в рекламе надо показывать. Он так заразительно ел вишни, что захотелось бы попробовать даже человеку, который терпеть не может эти ягоды.
– Это не моих рук дело! – Вдруг сказал Джим, оторвавшись от ягод. – Я даже не знаю, что толком происходит. Но эти психи, – и он указал рукой на стену, в сторону палат своих соседей, – они стали более беспокойными. Знаешь, я думал это как-то связано с лунным циклом, магнитными бурями или еще чем-то, но нет, это не так! Они просто чувствуют нарастающий хаос! Психи не ошибаются, видишь ли, они настолько упростили свое мышление и восприятие мира, что оно стало сводиться к какому-то звериному чутью! А это чутье никогда не ошибается! В городе вспыхнуло пламя хаоса!
– И это все, что ты можешь мне сказать? – Спросил я. – Несколько красивых слов о пламени хаоса? Я ожидал большего за эти чудесные ягоды.
– Ну уж прости, что не в курсе всех последних новостей, – ответил Джим, – если ты не заметил, я тут в клетке сижу, изолированный твоими стараниями от всего мира, так что, как-то немного не в курсе событий. Я лишь могу сказать: то, что происходит, не моих рук дело. И могу добавить из своих ощущений и чутья моих безумных соседей, что действительно что-то начинается, что-то глобальное, что затронет каждого.
– Ясно, – ответил я, и уже собирался уйти, как он окликнул меня.
– Марк! Кто он? Тот, кто заварил эту кашу?
– Клоун! – Признался я. Джим был искренен со мной, я это знал. И поэтому, решил тоже не утаивать правды.
– Клоун? – Улыбнулся Джим. – Как интересно! Но я думал, что город привык к клоунам, что они, несмотря на все, вписались в антураж.
– Это не простой клоун, можно сказать дефективный. Он плачет!
– Плачет?! – Удивился Джим.
– Я даже подозреваю, что «улыбчивые» охотятся за ним, но он как-то ускользает от них.
– Скорбный Клоун?! – Задумчиво произнес Джим. – И его главная задача сеять хаос. Разрушать то, что ты так усердно пытаешься защитить. А он мне определенно нравится! Марк, если этому типу нужен хаос, то он придет за мной, ему понадобится такой специалист, как я. И когда он вытащит меня отсюда, я приду за тобой, Марк!
– Знаю, Джим, – сказал я, после чего снял перчатку и прислонил ладонь к стеклу, – и буду ждать тебя, мой лучший друг!
Джим улыбнулся и тоже прикоснулся ладонью к стеклу, прямо напротив моей руки. Если бы не холодное бронированное стекло, наши пальцы соприкоснулись бы.