Город за рекой
Шрифт:
15
Роберта между тем задержал в Архиве один посетитель, который неоднократно уже приходил к архивариусу, но всякий раз не заставал его на месте. Быть может, самой судьбой было назначено так, чтобы встреча состоялась именно теперь, когда Роберт уже знал, что это за город и существа, его населяющие. Посетитель и на сей раз ушел бы несолоно хлебавши, если бы не Перкинг, который остановил его, попросив подождать. Так архивариус встретил в своем служебном кабинете молодого солдата в кепи, или месье Бертеле, того самого, о ком рассказывала Анна, когда они прогуливались с ней по дорожкам загородного поселка с частными владениями, напоминавшими своим видом фамильные склепы. После того как они обменялись первыми фразами приветствия, солдат, выразив почтение и доверие Архиву от лица своих товарищей, смущенно попросил Роберта проводить его до казарменных
Это, мол, потому, вежливо объяснил Бертеле, что, с одной стороны, то дело, с которым он пришел, невозможно обсуждать в обстановке Архива, близкой к Префектуре; с другой стороны, каждый выход в город означает для него риск, ибо, как архивариус, вероятно, знает, солдатам запрещено отлучаться за черту зоны казарм. В сопровождении же столь авторитетного должностного лица, каковым является постоянный хронист города — так именно выразился солдат, — на улицах города он может чувствовать себя в безопасности. Роберт, хотя и удивился этому замечанию, не показал виду и дал согласие.
Когда архивариус вышел вместе с Бертеле на улицу, он не очень огорчился, не найдя Анны у ворот. Он было подумал, не послать ли Леонхарда к ней домой с цветами, с красными розами, например, как это делают в подобного рода случаях, но тотчас же засомневался: не будут ли эти цветы, которые мыслились как свадебное поздравление, истолкованы ею как прощальный привет, какой посылают живые умершим.
Когда они ступили на мостовую, солдат в кепи невольно перешел на строевой шаг.
Воздух вызывал сухой привкус во рту, что затрудняло разговор, и они шли некоторое время молча. Изредка Бертеле делал короткие замечания, из которых архивариус заключил, что мир солдат отличается в представлениях и языке от мира остальных обитателей города. Это, возможно, объяснялось длительной, на протяжении столетий, изоляцией и местопребыванием, которое ограничивалось зоной казарм. В частности, архивариус узнал от солдата, что почти все товарищи, в том числе и он сам, думают, будто бы они попали в плен, но взяты не врагом, а какой-то нейтральной силой. Он узнал также, что солдаты распределены по казарменным помещениям соответственно возрасту; в одном, к примеру, содержатся только восемнадцатилетние, в другом — девятнадцатилетние, в третьем — двадцатилетние и так далее, при этом не учитывались ни воинский ранг, ни национальная принадлежность. Что касается неразграничения по национальности, то с этим многие кое-как еще мирились в силу представления о единой военной касте и только исключительно на учениях, смотрах и турнирах разыгрывали нечто вроде национального соперничества. Ранга и воинского звания между тем придерживался почти каждый, хотя и понимал, что в их нынешнем состояли о каком-либо быстром продвижении по службе не могло быть и речи, поскольку они все находятся на нейтральном положении. Но это понимание не помогало избежать некоторых затруднений, состоявших в том, что подчинение дисциплине и приказам вытекало не из распоряжений исполнительной власти, а основывалось на унаследованной рутине и чувстве традиции. Он сам, к примеру сержант. Бертеле сдвинул свое кепи чуть набок, так что наружу выбилась вьющаяся прядь волос.
Улицы казались более оживленными, чем обычно. Часто попадались фигуры с узлами в руках, с сосредоточенными лицами спешившие к сборному пункту.
Архивариус осведомился у сержанта, в чем состоят учения солдат. Бертеле вежливо объяснил, что это всякого рода смотры и несение караульной службы, назначение которых заключается в тренировке памяти. Все занятия, правда, носят больше теоретический характер, потому что в распоряжении солдат только макеты оружия. Вершиной учений являются мероприятия типа парадов, которые проводятся, разумеется, не часто, так как требуют больших приготовлений. Тут обычно разыгрываются живые батальные сцены, олицетворяющие драматический момент того или иного исторического сражения. Скрытой целью таких театрализованных представлений является возрождение пышности униформ разных эпох.
Когда архивариус спросил мимоходом, как обстоит дело с текущим пополнением и уходом со службы, Бертеле уклонился от прямого ответа; он больше говорил о волнении, возникающем всякий раз, когда назначаются маневры. Маневры эти будто бы проводятся в отдаленной местности, но он лично не знает ни одного, кто бы в них участвовал.
На вопрос архивариуса, не в северо-западных ли областях проводятся так называемые маневры, Бертеле, нервно теребя выбившуюся из-под кепи прядь волос, сказал, что будто бы там. Контингенты довольно часто отправляются маршем именно в том направлении; последнее время с этой целью формируется все больше отрядов, о чем он уже говорил как-то фрау Анне Мертенс,
Тем временем они подошли к проволочному заграждению первого пояса безопасности военной зоны; Бертеле назвал дневной пароль двум часовым, стоявшим под навесом у проходной с перекинутыми через плечо отполированными до блеска деревянными ружьями, и повел архивариуча по усыпанной гравием желтой дорожке в направлении к караульной будке, располагавшейся вблизи железных двустворчатых ворот. Есть, конечно, и потайные ходы к солдатским казармам, пояснил сержант, но он хотел провести архивариуса через официальный вход. Только Бертеле доложил караульному о городском хронисте, как засовы отодвинули и створы ворот медленно распахнулись под дробь старых барабанов. Дежурный офицер в чине майора, на котором была кираса семидесятых годов прошлого века и драгунский шлем с конским султаном, выступил вперед навстречу архивариусу, чтобы приветствовать его. Из короткой речи офицера, состоявшей из нескольких обрывистых фраз, Роберт уловил всего лишь два слова, повторенные много раз: "покорнейше" и "честь".
Под эркером с колоннами находился личный состав караула; это были мужчины, как оценил Роберт на глаз, в возрасте примерно от двадцати до тридцати лет. Ярким разноцветьем своих мундиров, красных, зеленых, голубых, они являли редкостное зрелище. Но чему он в особенности подивился, так это головным уборам — киверам, медвежьим шапкам, шлемам, круглым и островерхим, стальным каскам, кепи, плюмажам. У него было такое ощущение, будто он попал на маскарад, участники которого одеты в военные формы всех времен и народов.
Адъютант с моложавым лицом и бескровными губами — он представился архивариусу дворянским титулом — заметил, что по уставу вход в военную зону гражданским лицам воспрещен. Роберт предъявил свое удостоверение Префектуры, дававшее ему право доступа на территорию казарм. Адъютант только мельком взглянул на документ и любезно сказал, что он, мол, очень хорошо знает, кто перед ним.
В то время как сержант Бертеле беседовал с одним из солдат, ординарец принес регалии для символического обмундирования. Архивариусу нацепили на грудь поверх пиджака широкую оранжевую ленту и прикололи к лацкану блестящую звезду. Кроме того, вручили треуголку из фиолетовой шелковой бумаги, сложенную в несколько раз. Архивариус, вконец смущенный, развернул ее и надел на голову; шляпу же свою он держал в руке. Но никто не находил его наряд смешным. По знаку дежурного майора штабной горнист проиграл сигнал, напоминавший звучанием сиплый туш, потом в восторге подбросил свою трубу вверх и ловко поймал ее одной рукой. Стрелковое отделение тупо смотрело в пустоту, господа офицеры отдали честь, и Роберт, не решившись приложить два пальца к своей треуголке, вступил по правую руку от сержанта на территорию казарм. Сержант был доволен, что церемония посвящения прошла хорошо.
Мощеная пешеходная дорожка тянулась через слегка холмистую местность к казарменным строениям с фасадами древнего храма. На вопрос Роберта, почему казармы встроены в античный храм, Бертеле со смехом сказал, что не задумывался над этим. Может быть, в целях маскировки, предположил он, но, может быть, потому, что военная служба издревле приравнивалась к культу.
Земля кругом была покрыта бурой низкорослой травой и имела невзрачный вид; даже кусты дикого фенхеля и суховатого дрока, пышно разросшиеся там и сям, не скрашивали унылого и голого пейзажа. По полю в разных направлениях цепочками передвигались небольшие отряды солдат. Когда одна из групп пересекала дорожку вблизи от архивариуса, он увидел, что солдаты в своих полинялых раздувавшихся накидках шагали тяжело и с закрытыми глазами, точно во сне. Он обратил внимание на их лица, серые и худые, со впалыми щеками. Застыдившись своего маскарадного наряда, Роберт скомкал цветную треуголку и сорвал с груди бумажную звезду. Бертеле с трудом удалось уговорить его оставить хотя бы широкую оранжевую ленту.
— Вы так, пожалуй, наживете себе неприятностей, — заметил он, теребя свой локон.
Казармы на торцовой стене, обращенной к востоку, были помечены буквами греческого алфавита. Они уже подходили к строению " #931;", когда сержант неожиданно замедлил шаг и сказал архивариусу, что он пригласил его сюда не только для того, чтобы тот осмотрел военную зону. Он, мол, является связным тайного тюремного движения, которое охватывает ряд казарм, в особенности лиц молодого возраста. Хотя подавляющая масса, пояснил он, смирилась со здешней службой, все же есть немало таких, кому опостылело это призрачное существование, на которое их обрекли. Поскольку Роберт молчал, сержант прибавил, что не будет пока больше ничего говорить, мол, господин архивариус сам все увидит и услышит.