Город Змей
Шрифт:
— Заканчивай, — говорю я тихо и отступаю от стены, прижимая нож к боку так, что насильник его не видит.
Он замирает в испуге, потом отскакивает от парня и поворачивается ко мне лицом. На нем темная шерстяная шапка, надвинутая на уши и лоб. Большая нескладная куртка распахнута. Ширинка брюк расстегнута. Затвердевший пенис направлен на меня, как кинжал.
— Ублюдок! — рычит насильник. Он шарит за спиной парня и хватает короткий, остро заточенный нож для колки льда — что ж, теперь он мой!
— А ведь я искал тебя. — Я мрачно
— Ублюдок! — снова рявкает насильник, обладающий весьма ограниченным словарем, и бросается ко мне, подняв нож.
Я прицеливаюсь и уже собираюсь выстрелить, но останавливаюсь, мельком бросив взгляд на его пенис. Теперь понятно, почему он выглядит так странно. Этот хрен не настоящий, а искусственный! Когда складки куртки насильника перемещаются, он издает щелкающий звук. Я имею дело с женщиной!
Окаменев от изумления, я забываю выстрелить, и она бросается на меня и наотмашь бьет ножом по моей левой руке. К счастью для меня, она немного промахивается, и нож лишь чиркает по моей кожаной куртке, останавливаясь у груди. Она выкрикивает проклятие и хочет ударить меня снова, настойчивая, молниеносная. Но я оказываюсь быстрее и отклоняюсь от траектории движения ножа. По инерции ее заносит в сторону. Я делаю еще три шага назад, поднимаю пушку и стреляю, прежде чем ей удается поменять позу. Не особенно точный выстрел, но с такого расстояния практически невозможно промахнуться.
За свистом пули немедленно следует другой звук — глухой шлепок: пуля входит в плоть. Насильница валится с приглушенным воплем, роняет нож и падает на спину, прижимая руки к животу. Они сразу же становятся красными от крови.
Я приближаюсь к ней, готовый выстрелить в любую секунду. Мальчик уже на ногах, подтягивает брюки. Кляп все еще у него во рту.
— Уходи, — бормочу я, — и не оглядывайся.
Он ничего не отвечает, только благодарно кивает и исчезает. Женщина, нет, насильница, тихо стонет. Я должен смотреть на нее лишь как на растлительницу и убийцу, коей она и является. Но я с детства приучен вежливо относиться к женщинам. Придется об этом забыть. Сосредоточиться на своей задаче. Прикончить ее или подождать, пока сама издохнет.
Я смотрю на нее и вижу, что хрен больше не торчит у нее из паха. Он скособочился на одну сторону. Наверное, пуля угодила в фальшивый пенис, потом срикошетила вверх, что и явилось причиной этого странного свиста. Я не могу сдержать злобной усмешки. Та, которая жила с фальшивым хреном, он него и умирает.
Позади слышится шум. Ухмылка исчезает с моего лица. Я поворачиваюсь, сжимая в руке пушку. Увидев трех полуголых старух, появившихся в этом глухом проулке и жадно глядящих на женщину, лежащую на земле, я перевожу дух и отступаю в сторону.
Старухи бросаются мимо меня к лежащей насильнице. Она не обращает на них внимания, хотя они хватаются за
Гарпия отстраняется от тела, потом начинает рвать зубами губы и язык, свисающий изо рта ее жертвы. Она урчит от удовольствия, затем присоединяется к двум остальным участницам пиршества, которые отрывают от трупа дымящуюся плоть руками и зубами и заглатывают ее.
Отведя от них взгляд, я вежливо киваю строго одетой даме средних лет, которая сопровождает гарпий.
— Миссис Эбботс, — приветствую я ее.
— Мистер Вами, — отвечает она со слабой улыбкой. Она окидывает взглядом гарпий, наслаждающихся своей трапезой, потом с огорченным видом поворачивается ко мне: — Она была жива, когда они начали?
— Да.
— Она была плохим человеком? — Ее лицо кривится в ожидании ответа.
Она делает все возможное, чтобы оградить от гарпий невиновных, но иногда они поедают трупы хороших людей не менее прожорливо, чем плохих.
— Она насиловала и убивала детей, — хрипло говорю я.
— Тогда я дам им мирно поужинать.
Дженнифер Эбботс направляется к выходу из переулка, где ожидает, пока ее подопечные закончат свой ужин. Бросив последний взгляд на насильницу и гарпий — одна из людоедских леди дорылась до кишок и разматывает их, как рыбак свои сети, — я присоединяюсь к ней.
Впервые я столкнулся с гарпиями четыре, может быть, пять лет назад. Я только что убил одного типа, продававшего героин вместе с алкоголем, когда квартет совершенно безумных и почти голых женщин налетел на него, сорвал одежду и стал расчленять с помощью зубов и когтей. Я был оттеснен и поднял свою пушку, чтобы выстрелить. Я был свидетелем множества ужасных дел, но никогда еще мои глаза не видели ничего более отвратительного.
Тогда Дженнифер остановила меня. Она повисла на моей руке и выбила револьвер с криком:
— Нет!
Пока я нагибался, чтобы поднять его, она упала на колени, умоляюще сложила руки и взмолилась:
— Пожалуйста, о, пожалуйста, не надо! Они не причиняют никакого вреда. Эти бедные старухи ничего не могут с собой поделать. Они всего лишь питаются мертвыми.
Это задело во мне какую-то струну. Столкнуться с такой искренней убежденностью, что поедать людей — это нормально, поскольку они все равно уже умерли, было так необычно, что я остановился, заинтересованный этой женщиной, плачущей и грязной от уличной пыли, умоляющей меня пожалеть пирующих каннибалов. Я увидел четки, свисающие с ее шеи, седину в ее волосах, страдание на лице. И я опустил свою пушку и позволил ей заговорить.