Город Золотого Петушка. Сказки
Шрифт:
— Вот тебе и раз! Я же первый его увидел!
— Законы пишутся для всех, папа Дима! — сказала мама. — А не только для маленьких. Понятно?
И папа сказал, что ему давно все понятно, что он все прекрасно понимает, а не понимает лишь одного — почему мама Галя так ненавидит его…
— Я тебя воспитываю! — ответила ему мама, и так как она нашла очень мало грибов, то отобрала у папы Димы все, что он нашел…
И тут Игорь сунул папе Диме патриарха в карман.
— Ты первый увидел его, папа! — сказал он.
И отец повеселел, обнял Игоря за плечи.
А мама шла впереди и все чему-то смеялась.
И волосы ее развевались на ветру.
Отец Андриса приехал очень рано утром, едва стало светать. Он хотел добраться до места пораньше, пока не станет очень жарко, и вернуться до наступления вечера. Мама ничего не имела против такого распорядка — у нее все было готово с вечера, папа буркнул, что он предпочел бы поспать еще часок, но — делать нечего: машина стоит у ворот, Андрис сидит рядом с шоферским креслом и держится за баранку с таким видом, что можно подумать — он и поведет машину. Машина, прожившая, видно, долгую и трудную жизнь, ожидает пассажиров. Янис Каулс берет мамину авоську, на которую папа Дима не может смотреть равнодушно, и несет ее в машину. Мама говорит Игорю:
— Ты знаешь, где живут Аля и Ляля? Давай беги за ними — одна нога здесь, другая — там!
Папа Дима вопросительно поглядывает на нее, но не решается сказать почему-то, что ему хотелось бы сказать, — так решительно действует мама Галя и так спокойно ее лицо.
Игорь стучит в окно Али и Ляли.
Девочки тотчас же, словно по команде, высовываются из окна. Они совсем готовы, только еще не совсем проснулись и щурят глаза от утреннего света. Они не затрудняются формальностями и выпрыгивают в окно — обе в открытых сарафанчиках и в крестьянских платочках на голове, в сандалиях, с одинаковыми сумками в руках. Однако вслед за ними поспешно выходит и их мать.
— Ой, девчонки! — говорит она озабоченно. — Боюсь я вас одних отпускать.
— А ты не бойся! — говорят в ответ девчонки.
— А вот боюсь!
— Ну, и что теперь делать будем?
Мать задумчиво смотрит на них и вдруг улыбается:
— Поеду-ка я с вами.
— А глава семьи? — кивают Аля и Ляля на окно.
— Обойдется без нас один день, — говорит их мать, и все они бегом летят к машине. Мать Али и Ляли говорит Вихровым: — Я решила тоже поехать. К нам скучные знакомые грозились сегодня приехать, так я оставляю им на растерзание нашего писателя — ему не привыкать к скучным людям! — и айда с девчонками на гулянку… Можно?
— Ну конечно! — говорит с удовольствием мама Галя: мать Али и Ляли нравится ей.
Они со смехом влезают в автобус.
Только тут они замечают, что в машине уже сидит кто-то.
В сиреневом полумраке, наполняющем нутро автобуса, мама Галя видит вдруг широкую улыбку и ясные глаза Балодиса. Он очень церемонно здоровается с Вихровыми, знакомится с Алиной-Лялиной мамой и тотчас же объясняет свое присутствие здесь:
— Янис мне сказал, что он собирается везти вас в Сигулду. Ну, я сказал ему, чтобы он и меня забрал с собой. Я вам не помешаю, надеюсь, я даже окажусь полезным, быть может…
— О, я очень рада! — с удовольствием отвечает мама Галя.
Алина-Лялина мама оглядывает богатырскую фигуру Балодиса и тоже кивает головой.
Папа Дима тоже рад спутнику. Уж теперь-то он выспросит у знающего человека столько, что долго потом будет выуживать из своей памяти такие сведения, которые с открытым ртом будут слушать его ученики, да и только ли ученики, — он умеет и любит рассказывать, рисуя перед собой бог знает какие картины и забывая о времени и терпении слушателей, так что маме Гале приходится одергивать его иногда: «Папа Дима, дай-ка другим-то хоть одно слово вставить!»
Его раздирают противоречивые чувства. Ему хочется сидеть рядом с Каулсом, тогда вся дорога будет разворачиваться перед ним, как лента, а он любит это зрелище, и не терпится начать разговор с Балодисом. Тут он видит, с каким удовольствием инженер глядит на женщин, и его надежды на содержательный разговор с Балодисом исчезают. Тогда он решительно занимает место позади Каулса, на одинокой скамеечке.
Мама усаживается рядом с Марией Николаевной (так зовут жену писателя), Балодис — за ними и говорит Янису Каулсу, который сел за руль:
— Мы готовы! Все в сборе!
— Ну, если вы готовы, то я и подавно готов, — отвечает Каулс, и машина трогается.
Папа Дима недоуменно смотрит на маму Галю, и брови его лезут на середину лба.
— Галенька! — говорит он, глядя в сад. — Мне кажется, что…
— Папа Дима! — говорит мама. — Если тебе что-нибудь кажется, ты перекрестись. Это очень хорошо помогает.
Она что-то вполголоса говорит матери Али и Ляли. Та не без лукавства глядит на Вихрова. Папа Дима хмурится и слегка краснеет, но, верный своему правилу: никогда не обострять щекотливых положений, — он отворачивается в сторону и делает вид, что и не собирался ничего сказать.
Кажется, товарищ военный совет опять решил что-то такое, к чему папа Дима не был подготовлен…
5
Машина мчится по шоссе.
Шуршат шины — шшш! шшш! шшш! — и с воем, как реактивные самолеты, проносятся мимо встречные машины.
Нам хорошо, правда? Мы открыли окна, все окна — и свежий ветерок так и гуляет по автобусу. Наплевать нам на все сквозняки на свете! Они ничего не сделают нам. Пусть только осмелится кто-нибудь чихать и жаловаться на простуду!.. По-моему, все простуды происходят от дурного настроения. Если ты здоров и весел и презираешь все болезни — пусть обдувают тебя тысячи сквозняков, у тебя будет только легко на душе. Беда, однако, если какой-нибудь коварный сквозняк почуял, что у тебя на душе нехорошо, откуда-то вывернувшись, найдет маленькую щелку в твоем доме и подует совсем незаметно, так себе, понемножку, и — вот уже нос у тебя покраснел, и потекло из него, как с крыши весной, и сотрясается твой дом от трубного чиханья…
Мама Галя и Мария Николаевна увлечены беседой. Они пересели подальше от мужчин и детей и говорят о чем-то своем, вполголоса, и то смеются дружно, то с живым интересом слушают одна другую. Мама Галя то и дело поглядывает на папу Диму. Кажется, речь идет о нем, и бедному папе Диме достается…
Аля и Ляля, а вместе с ними Игорь, забравшись на сиденье с ногами, высунулись из окон и глазеют на пролетающие мимо дома, столбы, перелески, поля, липки, растущие вдоль дорог, и хохочут и болтают всяческую чепуху. Они говорят так быстро, что Андрис не может понять и половины из того, что говорится. Но он, человек артельный и вежливый, он тоже смеется во все горло… Вот он тычет рукой прямо в трактор, что пыхтит на поле, испуская в небо колечко дыма, и тащит за собой какое-то чудище, которое шевелит своими огромными колесами и скалит острые зубы своего громадного ковша на ту землю, что чернеет за гусеницами трактора.