Город Золотого Петушка
Шрифт:
— Папа Дима! Ты затеял скучный разговор! — обеспокоенно сказала мама Галя.
Но папа Дима уже не мог остановиться. Все то, что давно бродило в его голове, предстало вдруг четко и ясно перед его мысленным взором, приобретя такие очертания, что он уже не столько ради собеседников, сколько самому себе продолжал говорить:
— Свой глаз — алмаз! В своем районе, в своем городе учащиеся должны быть самыми частыми посетителями выставок, музеев, институтов, промышленных предприятий. А у нас каждое такое посещение превращается в событие. А оно должно быть уроком! Рядовым делом! Свой район ученику меньше известен, чем далекая Африка…
— Что верно, то верно! — вставила Петрова.
— Довольно, Дима! —
— А преподавание неосновных предметов? — Папа Дима досадливо махнул рукой на ее предостерегающий жест. — Я говорю о музыке, пении, рисовании, черчении, физической культуре. Это растрата государственных средств и даже хуже — растрата времени, которого никто не может вернуть! Наш абитуриент не говорит на иностранных языках, не умеет прочесть ноты, поет лишь в том случае, если родители приучили к пению, не умеет стрелять ни из пистолета, ни из винтовки, гимнастикой не занимается, а уж захочет что-нибудь нарисовать, то долго потом будешь гадать, что он изобразил — слона или чайник? А где же гармоническое развитие всех способностей человека социалистического общества? Когда он будет заниматься эстетическим воспитанием своим — под старость, перейдя на пенсию? Поздно — у него не развили вкус к этому…
— Дима! — окликнула Вихрова мама Галя. — Я ухожу.
— Вы говорите жестокие вещи! — сказал писатель. — А Макаренко! Вы забыли о нем! — загорячился Петров.
— Нет. Я о нем не забыл! Но он был поставлен в особые условия, имел дело не с рядовым материалом, и это странным образом обособило его принципы. Скажите: где, в какой школе он применен полностью? Где, в какой школе учащиеся чувствуют себя членами трудового коллектива? Где, какая школа, ее производственные возможности учитываются в финансовых и производственных планах города?
— Довольно, Дима! — сказала мама Галя сердито.
Вихров усмехнулся:
— Вот видите, моя собственная жена не хочет таких разговоров… Ну, довольно так довольно! — сказал он устало. — Сам понимаю, что это мечты. Да без мечты нельзя делать живое дело. Как без мечты пробудить живую душу в человеке, за которого ты отвечаешь? А я отвечаю за таких! — Он кивнул головой на ребят, строивших Янтарный город. — Главное дело школы не только дать общие знания основ наук, а научить уменью мыслить. Ну, все! — торопливо сказал он, заметив устремленный на него недовольный взгляд мамы Гали.
— Очень интересно то, что вы говорите, — сказал писатель и потянулся за своей записной книжкой.
2
День разгуливался. Ветер утих. Волны становились меньше. И вот залив совсем застыл, объятый великим покоем. Ясно стали видны далекие мысы справа и слева. Перистые облака потянулись нескончаемой чередой с юга на север, и отражение их в зеркальной глади залива тоже тянулось от берега в глубь ясной его шири…
Грех в такой день сидеть дома! И берег почернев от множества людей, новые толпы которых все подвозила и подвозила электричка, весело посвистывая за сосновой рощей. Рижане спешили стащить с себя надоевшую одежду — кто, в простоте душевной, просто плюхался на песок, оставшись в одних трусиках, что были на теле; кто переодевался, прикрываясь от взоров, и вдруг оказывался в модном купальном костюме; кто лежал одиноко, не интересуясь никем и ничем, кроме солнца, и жадно поглощал его лучи всеми порами тела, истосковавшегося по теплу; кто подбирал себе компанию, намереваясь провести выходной день так, чтобы было чем вспомнить его на предстоящей неделе. Берег усеялся раздетыми людьми, шезлонгами, простынями, ковриками, цветастыми покрывалами, палатками; зонтики полевыми цветами мелькали по всему пляжу… Оживленный говор слышался отовсюду.
Игорь, как ни занят был он на стройке Янтарного города, все чаще
У берега залив уже был взбаламучен сотнями купающихся, которые заходили все дальше и дальше… Петрова, шутливо помахав рукой, кинулась в воду и, разводя руками, пошла за вторую мель. Гребцы-осводовцы на спасательных шлюпках все чаще заворачивали слишком азартных пловцов, которые готовы были, кажется, с маху переплыть весь залив и которым оскорблением казалась эта запретная черта, где не разрешалось купаться.
Мария Николаевна пришла на пляж в таком ярком купальном костюме, что отовсюду на нее устремились взоры мужчин и женщин. Подхватив под руку маму Галю, она потащила ее в воду, и вскоре они уже барахтались в волнах, плескались и брызгались водою, как маленькие, хохоча и крича. Вот и папа Дима лег в воде на спину и даже положил руки под голову, словно лежал в кабинете на диване, а не на прозрачной, зыбкой воде, и его тотчас же окружили любопытные и стали спрашивать, как он это делает. А ему были приятны и эти расспросы и само лежание на спине. Вот уже стал он показывать, что нужно делать, чтобы лежать так, и Мария Николаевна послушно ложилась и все погружалась и погружалась в воду и захлебывалась, а муж ее кричал обеспокоенно папе Диме:
— Держите ее, держите, а то она утонет. Держите же!
А папа Дима отвечал:
— Поддерживать нельзя. Это надо делать без поддержки, иначе никогда не научишься!
Уже мама Галя, отстав от них, поплыла на боку, стараясь не замочить волос, а папа Дима с завистью глядел на нее, а не на Марию Николаевну, и кричал вслед:
— Галенька, не заплывай далеко, — судорога может схватить! Там очень холодная вода!
Мама Галя улыбалась и плыла все дальше. А Мария Николаевна, уже в который раз скрываясь под водой, все допытывалась:
— Ну как? Получается? — и выплевывала воду изо рта, совсем как мальчишка — длинной струей.
Андриса все не было.
И вдруг что-то случилось на берегу в этот ясный, погожий день.
Пронзительно взвизгнула Петрова, зашедшая в воду по плечи. С этим некрасивым визгом она кинулась из воды на берег и падала на каждом шагу и размахивала руками, объятая животным страхом, так исказившим ее миловидное лицо. И те купальщики, что были рядом с ней, тоже побежали к берегу, вздымая тучу брызг и крича. И навстречу Петровой кинулся Василий Михайлович, смертельно испугавшийся за нее… Точно электрическая искра пронизала весь берег, и все тотчас же стали глядеть в ту сторону, вытягивая шеи, жмурясь и наставляя ладони козырьками, чтобы лучше видеть, хотя ничего не было видно, кроме кучки кричащих женщин, и спрашивали друг друга: «Что такое? Что там такое?» — как будто тот, кто сидел рядом, был лучше осведомлен. Потом целая толпа повалила к тому месту, где была испуганная Петрова, а она стояла на берегу, окруженная со всех сторон любопытными, и, плача и размахивая руками, что-то рассказывала, а Василий Михайлович поддерживал ее и уговаривал, но она не слушала его, с ужасом глядя на залив…
Спасательные — белые с красным — шлюпки словно по команде развернулись и помчались туда, куда глядела Петрова. Гребцы налегали на весла и то сильно наклонялись вперед, занося весла, то чуть не ложились на переднюю банку, выгребая.
— Что, что случилось? — обеспокоенно сказал папа Дима и, совсем забыв про Марию Николаевну, отпустил ее, не предупредив, и закричал маме Гале: — Галенька! Назад, назад — я прошу тебя! Назад!
Встревоженная Мария Николаевна схватилась за мужа, и они быстро пошли на берег. Мария Николаевна, как молоденькая, побежала, высоко вскидывая ноги, и недовольно говорила мужу: