Города и годы. Братья
Шрифт:
Запыхавшись, он вошел в комнату Варвары Михайловны и остановился у порога.
Целые сутки Варвара Михайловна просидела в кресле у окна, выходившего во двор. Витька думал, что ее разбил паралич — так неподвижно лежали на коленях ее руки, раскрытыми ладонями вверх, в таком Отвердении стыла голова, высоко поднятая и немного повернутая к окну. Несколько раз Чупрыков пробовал заговорить, но Варвара Михайловна молчала. На другой день после отъезда Шерстобитова в степь Витька сообщил Варваре Михайловне, что казаки ушли и город занимают красные. Тогда она вдруг ожила и велела тотчас узнать, остался ли в городе Никита
Остановившись на пороге, Чупрыков почувствовал, как страх, преследовавший его по пятам на улице, сменился теплой волной удовольствия. Он осанисто расправил плечи и сощурился на Варвару Михайловну.
Едва он распахнул дверь, Варвара Михайловна приподнялась в кресле, крепко схватившись за кожаные ручки, вся вытянувшись навстречу Чупрыкову и глядя на него сухими, остановившимися глазами.
— Ну? — хрипло выговорила она.
Чупрыков шумно перевел дыхание. Он должен был произнести одно слово, но не спешил, нарочно со свистом и сопением выдувая воздух, стараясь показать, что не в силах говорить.
— Скорей! — прошептала Варвара Михайловна, всем телом перегибаясь через подлокотник кресла.
— Каревский дом…
— Ну?!
— …в заколоченном виде… И на полном запоре… Так что невозможно…
— Кого ты видел?
— …невозможно проникнуть… Однако, надо думать, на мой довольно нахальный стук отозвалась ихняя стряпка… и сказала…
Витька замолк. Взгляд его с любопытством юркнул по Варваре Михайловне, словно удивленный тем, как могла она держаться в кресле на одних руках. Кажется, братец собрался выместить на своей сестрице все одним ударом.
— Говори скорей, — простонала Варвара Михайловна.
— …Я говорю: сказала, что, мол, господа Каревы нынче рано поутру выехали в белую эмиграцию…
— Никита? — шепотом пробормотала Варвара Михайловна.
— И Никита Васильич отправился совместно с прочими, да-с!
Витька расслышал, как заскрипела под ногтями Варвары Михайловны кожа на ручках кресла, и тотчас раздался дикий, ни на что не похожий крик:
— Врешь! Врешь!
Чупрыков прижался к косяку, ухватив скобку, готовый выскочить за дверь.
— Я вполне знаю, — опасливо сказал он, — что за такую неправду ты меня даже убить можешь, если бы под рукой предмет или что, и сохраняю полную инстанцию. Все, что я сказал, — как перед богом, — сущая правда.
— Уходи! — чуть слышно проговорила Варвара Михайловна и выпрямилась во весь рост.
Витька был не на шутку испуган и вышмыгнул из комнаты что-то очень скоро.
Оставшись одна, Варвара Михайловна упала в кресло. Плечи ее дрогнули, высоко приподнялись и вдруг бессильно упали. Вся она странно размягчилась, как будто из нее вынули кости. Прижавшись лицом к холодной коже кресла, она вздрагивала, из последних сил удерживая себя от крика, точно ее кто-нибудь мог услышать. Так прошло с полчаса. Потом она вытерла платком глаза, оправила на себе платье и, подойдя к лампе,
Варвара Михайловна опять села у окна. Двор стоял черный, бесформенный, ночь поглотила очертания построек. Внезапно какие-то огни замелькали в темноте, людские голоса и звон железа донеслись со двора. Окно было затянуто кудрявыми ледяными узорами, похожими на серый мох, и Варвара Михайловна долго отыскивала кусочек чистого, незамороженного стекла. Вдоль каменных стен, палаток, у железных дверей она различила горстки солдат с винтовками через плечо. Одни неловко и бестолково суетились около запоров, отдирая ломами замки, другие светили им, подняв над головами факелы из соломы. Некоторые двери были уже настежь, и люди торопливо вбегали в палатки.
Кто-то пробежал через весь двор, распорядительно помахивая фонарем и выкрикивая короткое слово. Фонарь на секунду ударил светом своим в лицо кричавшего, и Варвара Михайловна узнала Чупрыкова. Он кинулся к воротам. Во двор рысью въезжали подводы.
Варвара Михайловна отошла от окна и прислонилась к охладевшей печке, туго скрестив за спиной руки.
Так ее застал вошедший часа через два Чупрыков. Он не сразу пригляделся к темноте и неуверенно переступал с ноги на ногу.
— Варюша, — позвал он и в тот же миг услышал тихий, сдавленный смех.
— Ты… что? — трусливо спросил он.
— Сволочь ты, Витька! — с уничтожающим презрением сказала Варвара Михайловна, и было видно, что она давно и убежденно приготовила эти слова.
— А-а! — сразу успокоившись, протянул Чупрыков.
Он подошел к Варваре Михайловне.
— Ругаться сейчас не поможет, да и некогда: надо решать о защите своей жизни.
— Видела, как ты ее защищаешь, — с гадливостью усмехнулась Варвара Михайловна.
— На дворе? Там произошла полная реквизиция, искали крупу и вообще. Дело не в том.
Чупрыков снизил голос:
— Если ты, Варюша, можешь думать и у тебя это в порядке… понимаешь?.. Словом, положение, как говорится, одно из двух. И раздумывать не приходится.
— Не финти!
— Финтить тоже не приходится, потому что…
Витька взял Варвару Михайловну за локоть и внушительно прошептал:
— Казаки этого так не оставят, и красным, надо ожидать… понимаешь?
— И что же?
— А вот то! Очень возможно, что нынешней же ночью того… Ну, только ненадолго, потому что красные…
Он помялся в нерешительности и выпустил руки Варвары Михайловны.
— Ты с ними? — резко спросила она.
— Как сказать… за ними вся Россия, а тут пойдет завируха — ног не уберешь! Коли к своим идти — думаю, что поздновато будет, а… Пока дорога на Волгу открыта, надо бы… как сказать…
— Говори прямо! — прикрикнула Варвара Михайловна.
— Надо бы, в защиту жизни, податься куда поглубже… особенно с таким фамилием, понимаешь ли…
Он промычал что-то невнятное. Варвара Михайловна громко рассмеялась, так что Витька попятился, перепугавшись. Он боялся, в уме ли она, и пытливо все время посматривал на нее. Но в смехе Варвары Михайловны он поймал хорошо знакомую озорную, своевольную нотку и нарочно молчал, чтобы увериться, не ошибся ли.