Города в поднебесье
Шрифт:
И ведь давно насмотрелся на трупы — почти не тошнило. Притом, что некоторые тела были вообще обезображены до какого-то непотребного состояния… Однако те тела явно пострадали от скамори. А парень всё сделал, по всей видимости, сам. Разделся на морозе, копал землю… Может быть, просто сошёл с ума?
После этого случая я взял себя в руки, отбросил далеко идущие планы и сосредоточенно искал приют для девочек. И очень скоро его нашёл. Приют находился в большом каменном здании с небольшим двориком, отделённым от улицы металлическим забором. Дверь была не заперта, а внутри было тихо и пусто, как и во всём Экори. Как я понял со слов Нанны, она успела заметить ползущую по стене гигантскую сколопендру — и сразу предупредила персонал. Обрыв был почти рядом с приютом, и при большом желании любой мог добраться до его края и, затаив дыхание, посмотреть вниз. Пусть обычно девочки и не склонны к излишнему риску, но дети — всегда дети. Вот и Нанна, видимо, пошла поглазеть вниз.
Приют встретил меня насквозь вымороженным вестибюлем, лестницей на второй этаж, идущей вдоль стен, и двустворчатыми дверями под ней. На втором этаже, судя по разбросанным вещам, располагались жилые комнаты, но они мне были не слишком интересны. Гораздо больше важного могло храниться в помещениях на первом этаже. И вот туда двери были закрыты. Что и неудивительно — ведь там должен был располагаться кабинет директора, кладовая и библиотека. Покидая здание и ещё надеясь вернуться, персонал не забыл, пусть и в спешке, их запереть.
В растерянности я прошёлся по холлу, но так и не нашёл ничего, что могло бы мне помочь в открытии замков. К счастью, помощь нашлась снаружи, в каморке дворника. Нет, конечно, в основном в ней хранились вёдра и мётлы — и почти не было инструментов. Был, правда, пожарный щит, но на нём, к несчастью, начисто отсутствовал топор. Зато на стойке с инструментами висела большая связка ключей. И ведь логично — нельзя лишать уборщика доступа к помещениям. А сам дворник, видимо, обязательностью не отличался, поэтому не стал брать с собой тяжёлую связку, спасаясь от тварей.
Один из ключей, наконец, впустил меня в служебные помещения приюта. Что я там делал? Да просто-напросто искал любое — даже самое незначительное — упоминание Нанны. Первым делом я проверил комнату, где на стеллажах стояли одинаковые кожаные папки. И не прогадал — это были личные дела послушниц. Разбитые по годам, по алфавиту и наполненные различными документами, касающимися девочек.
Папка Нанны тоже нашлась. Мою спутницу звали Нанна лаа Эри о Тата Кориан. Если расшифровать, то выходит: отец — Эри, мать — Тата, а фамилия — Кориан. Здесь же были и её документы — справка о смерти родителей, приказ о зачислении в приют, результаты медицинского обследования (ого! ничего себе, плановое обследование!), пройденные курсы и характеристики от учителей. Была в папке и отдельная вкладка, касавшаяся её старшей сестры. На ней кто-то аккуратно вывел несколько дат — с приписками «торговый дирижабль» и «транспортный с рабочими»… До меня не сразу дошло, что сотрудники приюта фиксировали письма. И только когда я увидел три последних даты, написанные не чернилами, а тонким графитовым стержнем, то есть карандашом, я начал понимать, о чём идёт речь. Рядом был неплотно приклеен лист бумаги, на котором имелось вполне себе чёткое распоряжение от целого директора приюта:
«Что касается последнего письма от Тараки лаа Эри о Тата Кориан к Нанне лаа Эри о Тата Кориан, а также всех последующих писем, пришедших за ним, приказываю письма изымать, вычитывать и складывать в папку отложенных сообщений. В силу необходимости дальнейшего воспитания Нанны, а также сохранения её душевного спокойствия, не сообщать девочке информацию касательно её сестры и её планов. О любых новых письмах сообщать лично мне.
Дата
Подпись»
«Ничего себе! Что здесь, интересно, такое творилось?» — удивился я, продолжая изучать документы. Однако больше в папке ничего особо любопытного не было. А вот покопавшись в бумагах на трёх столах, где работали сотрудники архива, я нашёл целую переписку, которая касалась, как я понял, именно Нанны. Оказывается, родители девочки были жертвователями приюта. Каждый год они отдавали немалую сумму в фонд, чтобы в случае несчастного случая их дети не остались без присмотра.
И вот тут как раз и крылась разгадка скрытности персонала насчёт писем сестры Нанны. Когда родители девочки попали под какой-то «выхлоп пневмы» и окончательно погибли без возможности возрождения, часть суммы была перечислена в приют её сестры. И в случае, если сестра приезжала по достижении своего совершеннолетия и забирала Нанну — остаток от той половины, которая осталась в приюте в Экори, требовалось вернуть.
Само собой, его давно уже потратили. Не бог весть какое прегрешение — причём, санкционированное на уровне мэра города — но денег сейчас им взять было неоткуда. Поэтому вопрос с воссоединением сестёр рассчитывали подольше затянуть. И только когда я обнаружил три пропавших письма, стало понятно, на что именно они надеялись. По тексту я пробежался мельком, но общий смысл сводился к тому, что Тараки и в самом деле выпустилась из своего приюта — и теперь работала, стараясь набрать на билет до Экори. К сожалению, обеспечить сестру полностью ей было сложно, но она явно не отчаивалась. И только уточнила: хочет ли сама сестрёнка сразу переехать к ней — или всё-таки собирается доучиться в приюте?
Не получив ответа, сестра решила, что нечаянно расстроила родственницу, извинилась — и почти полгода ничего не писала. И только в третьем письме предлагала не обижаться и написать хоть что-нибудь в ответ. На что, видимо, и рассчитывали сотрудники приюта. Доставка сообщений между скалами была делом нерегулярным и совершенно добровольным. Письмо могло пропасть в пути, а могло просто идти очень долго. Ну а из третьего письма было вообще совершенно непонятно, о чём шла речь в первых двух, потому что у сестры Нанны просто не хватало опыта составить правильный текст.
Таким образом, если бы в четвёртом письме Тараки высказала беспокойство отсутствием ответа, сотрудники приюта выдали бы Нанне третье письмо, на которое та ответила бы сплошными вопросами, совершенно не понимая, о чём идёт речь. Таким образом, приют мог бы выиграть ещё примерно полгода-год. А потом снова «потерять» письмо Тараки с объяснениями и опять затянуть процесс…
У меня аж скулы свело от злости, когда я вникал в эту простую, но весьма гнусную историю. Приютские работники совершенно нагло мешали воссоединению сестёр, пользуясь своим правом цензурирования переписки, чтобы заработать на ребёнке. Причём, речь шла о не столь уж больших суммах — что-то около пяти сотен пневмы. И Нанна, надо сказать, была не одинока в этом. Как минимум, ещё две девочки по той же схеме удерживались на попечении, несмотря на то, что их родственники готовы были забрать ребёнка. В их случае, правда, переписка велась с руководством приюта, но тоже грязненько всё было…
А настоящий подарок я обнаружил именно там, где и рассчитывал — в бухгалтерии приюта. Как человек, вынужденный выживать, как могу, я был отлично знаком с расценками на рынке продуктов питания. И стоило мне раскрыть бухгалтерские книги и прикинуть объёмы закупок еды, как несоответствия сами бросились в глаза.
Во-первых, отпускные цены на товар были несколько выше, чем известные мне. Да ладно, если бы несколько — примерно на четверть!.. Правда, здесь все закупки шли через Торговую Палату города, а именно с её складов, и наценку примерно в четверть стоимости ещё можно было списать на проверку качества. Вот только общий объём закупаемого был слишком большим для четырёх десятков послушниц и десятка работников. Либо здесь все от мала до велика жрали в три горла, либо в этих скупых цифрах крылась самая настоящая коррупционная схема. Ещё и прикрытая на самом верху. Уверен, что поищи я чуть внимательнее, то обнаружил бы и какой-нибудь тайник с чёрной бухгалтерией, в которой три четверти выделяемых городом средств и средств жертвователей оседали в карманах работников и их пособников. Может, и мэру что перепадало…