Городская фэнтези — 2008
Шрифт:
Ей ужасно хотелось бросить труп и бежать, но она не могла. Стыдно было признаться, но она боялась Татьяну. В Самойловой что-то изменилось, как будто лопнула целлофановая кукла и из оболочки выглянула совершенно другая женщина. И эта женщина имела над Оксаной загадочную власть.
Они проломились через кусты, оцарапавшие Оксане лицо и руки, и вышли к центральной лагуне. В неподвижной воде отражался круглый серебряный глаз луны. Неподалёку, метрах в тридцати, чернела под пальмами жалкая лачуга старика, похожая на собранный из подручных материалов ангар для лодки.
— Нам нужно отнести его туда, — сказала Татьяна, показывая на хижину. Сказала так буднично,
— Я не хочу, — пролепетала Оксана. — Там этот ужасный старик…
— Он не ужасный, — ответила Татьяна. — И не старик. И его там нет.
«Откуда ты знаешь?» — хотела спросить Оксана, но не смогла заставить себя открыть рот. Говорить с этой новой Татьяной было ещё страшнее, чем тащить труп. Она знала что-то такое, чего Оксана предпочла бы не знать никогда в жизни.
Они немножко передохнули, снова подхватили мёртвого Олега под мышки и потащили к лачуге старика. Когда до хижины оставалось шагов пятнадцать, Оксана заметила, что в хижине горит свет.
Нет, горит — не то слово. Мертвенное, синеватое свечение едва сочилось из щелей лачуги, как будто там, внутри, на последнем издыхании работала кварцевая лампа. Песок, на который попадали отблески этого странного света, казался чёрным.
Оксана почувствовала, как у неё подгибаются колени. Ей представилось, что синий свет падает ей на лицо и оно на глазах чернеет, превращаясь в обугленную маску. Она отпустила руку мертвеца и рухнула на землю, всхлипывая и размазывая по щекам слёзы.
— Не пойду дальше! — бессвязно бормотала она, молотя кулачками по песку. — Не пойду! Отпусти меня, Танечка, пожалуйста! Там ужас какой-то, я не хочу, не хочу туда идти!
Небрежно заткнутая за пояс ракетница вывалилась на песок, но Оксана этого не заметила. Ей хотелось только одного: чтобы её оставили в покое. Она понимала, что если Татьяна сейчас скажет: «Хватит реветь, тряпка, вставай!», ей придётся подниматься и тащить труп дальше. К счастью, Татьяне, видимо, надоели её истерики.
— Ладно, — равнодушно отозвалась она. — Сама справлюсь.
Самойлова закинула обе руки трупа себе на шею и, покачиваясь под его тяжестью, побрела к хижине. Оксана, глотая слёзы, смотрела ей вслед.
Она видела, как Татьяна свалила свою жуткую ношу на землю у самой двери лачуги. Как встала на колени перед этой дверью и несколько раз поклонилась ей — низко-низко. Смотреть на это было очень страшно, но заставить себя отвернуться Оксана не могла.
Потом дверь открылась, и на лоснящийся неопреновый костюм Татьяны упал отблеск синего света. У порога хижины произошло какое-то движение — Оксане показалось, что Самойлова заталкивает труп мужа в открывшуюся дверь. Мелькнуло что-то чёрное, похожее на шланг регулятора. В следующую секунду синий свет потускнел, дверь закрылась. Стало очень тихо. Оксана слышала, как вода в лагуне с едва различимым шелестом трётся о берег.
Она стояла на четвереньках, глядя на слегка подсвеченный синим силуэт лачуги. Нужно было уходить, и как можно скорее, пока не случилось что-то совсем уж кошмарное. Уходить, убегать, добираться вплавь до яхты, умолять капитана скорее сниматься с якоря и возвращаться в Египет. Но она не могла даже пошевелиться.
«Божечка, — тихо скулила про себя Оксана. — Божечка мой родненький, я плохая девочка, я знаю… Я в тебя не верила, родителей не слушала, уехала в эту чёртову Москву, век бы её не видать… Как будто дома плохо, ой, Божечка, какая ж я глупая! Но я правда больше не буду, я все эти глупости брошу, замуж выйду, ребёночка рожу… В церковь ходить буду хоть каждый день! Только, пожалуйста, сделай так, чтоб я жива осталась… Я так боюсь, так боюсь… Пожалей же меня, я ж тут совсем одна, на этом острове…»
Слёзы стекали по её щекам и падали на песок.
Слёзы мешали ей видеть, застилали глаза пеленой. Потом Оксана услышала скрип старых досок, скрежет жести — и поняла, что дверь отворилась снова.
— Пойдём, — сказал в недосягаемой вышине голос Татьяны. — Вытри слёзы и вставай. Он ждёт тебя.
18
Провести лодку через рифы ночью оказалось чертовски сложным делом, но Кольцов справился. Причалил он в сотне метров от лагеря — на всякий случай. Он вытащил шлюпку на песок и забросал её пальмовыми листьями. История с «Зодиаком» его кое-чему научила.
Фонарь он включать не стал — луна давала достаточно света, чтобы без особого шума приблизиться к лагерю. Максим крался между пальмами, сжимая в руке нож и чувствуя себя совершенным идиотом. Кем бы ни был его загадочный противник, одну победу ему уже удалось одержать: он сломал сценарий Кольцова, превратил респектабельного туриста в какого-то нелепого диверсанта, вынужденного играть в казаки-разбойники. От кого он прячется на острове, где кроме него и девчонок живёт только сумасшедший старик? От этого старика? Максим ни на минуту не допускал мысли, что у древней развалины хватит сил, чтобы доплыть до яхты, украсть труп Самойлова и напоследок дюжину раз продырявить «Зодиак». Но почему он так уверен, что старик живёт на острове один? Он что, обошёл весь этот дурацкий атолл? Да и хибара старика, если хорошенько подумать, с самого начала показалась ему непропорционально длинной для одного человека. Низкой, да, но очень длинной…
К тому моменту, когда Максим добрался до лагеря, он был практически уверен, что имеет дело с человеком, который всё это время скрывался в хижине у лагуны. Новая игра обретала хоть какой-то смысл: теперь Кольцову противостоял уже не бесплотный «призрак острова», а вполне реальный араб, Мустафа или Ибрагим, скрывавшийся здесь от суданских властей. Вот только для чего ему понадобился труп Самойлова?
Выходить на открытое место Кольцов не решился. Он тенью скользнул за свою палатку и осторожно, чтобы не производить лишнего шума, вспорол ножом прочную ткань. Жаль, конечно, вещь дорогая, но жизнь дороже. Отогнув разрезанный кусок, заглянул внутрь — палатка была пуста. Максим ужом заполз внутрь, встал на четвереньки и осмотрелся. Вещи вроде бы пребывали в относительном порядке, то есть в беспорядке, конечно, но таком, который не напоминает обыск или визит стаи обезьян. Кольцов зачем-то потрогал матрас Оксаны, покрутил в руках брошенное у изголовья зеркальце. Похоже, девушка в палатку не возвращалась.
Контейнер, в котором лежало гарпунное ружьё, оказался на месте. Кольцов откинул крышку, вытащил тяжёлый свёрток, расчехлил оружие. Руки почти не дрожали. Зарядив ружьё двухсотграммовым трезубцем, он взвёл пружину и поставил на предохранитель. Почувствовал, как успокаивается зачастившее было сердце.
«Ну, — мысленно сказал он невидимому противнику, — вот теперь поиграем…»
Покинул он палатку так же, как и вошёл в неё — ползком через проделанное в задней стенке отверстие. Обошёл пляж по большой дуге, стараясь держаться в тени пальм. Убедился, что в лагере действительно никого нет, и только после этого рискнул подойти к покосившемуся тенту, под которым несколько часов назад оставил убитую горем Таню и спящую Оксану.