Городская фэнтези — 2008
Шрифт:
Исполнив всё, что полагалось сделать перед прибытием, проводник остановился у своего закутка. Есть немного свободного времени; можно у лампы почитать газету. Хотя — что утешительного там прочтёшь? Катимся в пропасть, ничего хорошего ждать не приходится. В Бельгии социалисты, в Пруссии Бисмарк, Франция вооружается — хочет отплатить пруссакам за Седан, Дания вооружается, все вооружаются! кругом кошмар» анархисты — вот и погода собачья!
Не заработать ли на девушке лишний десятицентовик? Скажем, предложить ей: «Сьорэнн, если хотите, я найду крепкого, честного кучера. Он отведёт вас к
Он постучал в купе. Не услышав ответа, встревожился и сам открыл дверь.
Из темноты на него смотрели карие глаза под полями шляпки и большой, отнюдь не дамский револьвер, сжатый руками в зимних касторовых перчатках.
— Сьорэнн, я проводник! — вскричал он, испуганно подняв руки. — Ради бога, осторожней!
— Вы напугали меня, — девичий голос был сух и резок. — Больше так не делайте, ясно? И не бойтесь, — она проворно убрала оружие в свой ридикюль.
Желание помочь ей за небольшую плату улетучилось, словно его и не было. Вон как! с пистолетом! Пожалуй, к такой колючей никакой нахал не привяжется.
— Хотите получить четвертак? — спросила девушка спокойно, как будто не целилась в него мгновение назад.
— О!., да, — у проводника отхлынуло от сердца.
— Вы знаете, где телеграфная контора в Маэне? Когда она закрывается? Как до неё добраться?
— Я видел, на вокзале табличку — «Телеграф работает с 10.00 до 20.00». Должно быть, там есть пункт приёма телеграмм.
— В котором часу мы прибываем?
— Через десять минут, сьорэнн… даже меньше того. У вас вполне хватит времени, чтобы отправить депешу. Спасибо, — с поклоном принял проводник монету. — Нижайше прошу вас простить меня за доставленное беспокойство.
— Ступайте, — девушка отвернулась к окну, где глухо постукивала тьма.
«Не сообщить ли в полицию? — грея в ладони четвертак, раздумывал проводник. — А то ишь ты — пистолетом грозить!.. Анархистка какая-то. Или вовсе — керосинщица!..» — ему вспомнились газетные статьи о коммунарках из Парижа, которые поджигали дома и требовали отрубить сто тысяч голов.
При мысли о керосине и пожаре ему как наяву предстала вспышка огня, на миг ослепившая глаза, — пришлось проморгаться, чтобы вернулось зрение, но и спустя минуту перед ним мерцали тающие сполохи багрового пламени, похожие на языки кукольных чертей из святочного вертепа. Мимолётное наваждение было столь ярким, что ему даже почудился запах гари.
У подъезда «Одеона» сгрудилось множество фиакров и собственных экипажей. В первый момент Гертье удивился белёсому туману, колеблющемуся в газовом свете над столпотворением экипажей, но едва он шагнул на улицу, как его щёки стало покалывать, а дыхание вырвалось из губ клубящимся паром.
— Что за дурной каприз природы? — недовольно посапывая и фыркая, ворчал Бабель. — Окоченеть можно! Когда мы сюда прикатили, была прекрасная погодка!
Напротив, Гертье вдохнул сухой, бодрящий воздух с лёгкостью и радостью. Белое вино, выпитое в буфете, слегка кружило голову, и вечер казался чудесным. Дамы и девицы спрятали украшенные перьями токи и береты под капюшонами бурнусов; розовые личики в бело-пуховых воротниках бархатных ротонд были милы и лукавы,
— Я с Бабелем! — вскинул Гертье руку с тростью, давая понять, что на нынешний вечер он обеспечен и весельем, и приятным обществом.
— Эй! — замахал тростью и Бабель, заметив незанятый фиакр. — За полталера на Свейн!
— Прибавьте центов десять, — охотно отозвался возница, привставая, — мигом домчу! Куда прикажете, светлейший князь?
Подкатила конка. Студенты и прочая небогатая публика с галёрки повалила в вагон, сталкиваясь и вскрикивая на витой лестничке, ведущей на империал. Последний пассажир, повиснув на подножке, запалил бенгальскую свечу от папиросы и стал писать вензеля искрящимся огнём:
— Виват, мсье Оффенбах! Виват, сьорэнн Мальвина!
— Потаскуха!
— Ещё раз посмеешь её так назвать, Нардо, — я тебя сброшу! головой о мостовую!
— Слушайте, да это прямо какой-то дьявольскийхолодище!
И студиозусы бешеным хором хватили: «Не зря зовуся я Ахиллом — хилым, хилым, хилым!»
— Вот бы когда нам пригодился твой медвежий плащ, Гертье!.. Если я обращусь в ледышку, — бормотал Бабель, угнезживаясь на сиденье, — вели растереть меня ромом. Ещё час на улице — и я пойму тех воришек, что крадут ротонды! надо же им обогреться наконец!
— Надёжней будет влить ром тебе в глотку! — Гертье ощутил, как неожиданно нагрянувший мороз пробирает его ноги в штиблетах и вкрадывается мурашками под панталоны. Может, в самом деле стоит побороть свою неприязнь к наречённой? Ведро угля стоит девять центов, а если холода продержатся, то уголь вздорожает и отопление квартиры влетит в копеечку. До какой же степени падения может довести дворянина нужда! Подделать доверенность — ещё не горе; достаточно перезанять денег и погасить вексель, но — жениться потому, что твоё жильё промёрзло?! А как же честь и достоинство древнего рода?..
— Первым делом закажем пунш с лимонными цукатами, — Бабель спрятал почётный нос алкоголика в складках шарфа и поднятом воротнике пальто. — И шоколаду!
— Вот напасть, господа хорошие! — громко бросил через плечо возница. Он был из тех говорунов, которые молчание терпеть не могут. — Я вёз таможенного комиссара от святого Готвина, так он сказал мне, что залив стал замерзать!
Девушка зябла; от проникающего извне мертвящего холода не спасало ни тяжёлое сукно ольстера, ни застёгнутый поверх платья казакин, ни слоистая пелена юбок, ни чулки с башмачками, ни тем более шарфик. Руки деревенели в перчатках. Она сама поражалась, как скованным пальцам удалось так быстро извлечь из сумочки массивный «гассер».