Городской дождь (сборник)
Шрифт:
Жара расплывалась.
В кинотеатр Нефёдов идти не рискнул — легкомысленные люди, в церкви уж и вовсе было как-то неудобно отмечать командировочное удостоверение, а вот в военкомат он завернул.
Дядя Костя, военком, был рыжий, как само солнце над Ливнами, и сидел в майке-безрукавке на стуле у подоконника перед шахматной доской. Один. На лбу его обозначилась выпуклая складка. Похоже, он решал шахматную задачу, и похоже, не получалось. Он смотрел на доску и изредка постукивал себя по лбу кулаком.
Нефёдов помедлил. Рыжие, которых он встречал
— Кто такой?
— Командированный, — ответил Нефёдов.
— Зачем? Короче.
Нефёдов стал рассказывать о своей беде, торопясь, путаясь от этого и не зная, вспомнить ли недобрым словом школьную директоршу или умолчать, чтобы не было дурного примера, но дядя Костя решительно перебил его:
— Чего долго говорить?
Из пустой комнаты, где, наверное, собираются в ожидании новобранцы, он завёл Нефёдова в свой кабинетик и достал из письменного стола белый, захватанный пальцами мешочек с печатью. Дядя Костя расторопно пользовался ключами, когда открывал и дверь, и ящик. По- солдатски: раз-два.
— Куда бить?
Нефёдов показал и, пока дядя Костя расписывался и дышал на печать, не удержался, вставил словечко о школьной директорше.
— А! — сказал дядя Костя. — Сами жалуемся на бюрократизм, сами же и разводим. — И хлопнул печатью по его бумажке.
— Спасибо вам огромное.
— В шахматишки не играешь? Что-то кореш задерживается.
— Спешу. Позавтракать, и на поезд… Да и партнёр я слабый…
— Ну, давай! Это тебе повезло. Сказал жене, срочные дела. А сам — видишь… Дома не даёт. Сиди около неё, как будто вчера женились. Разговаривай. А о чём? Сама не разговаривает, а я говори… Ты о чём с женой говоришь? А, брат, то-то! Ну, давай, давай!
Счастливый Нефёдов не пошёл, а побежал на запах щей, что-то напевая, взлетел по узенькой лестнице в свой номер, на втором этаже, открыл визгливую дверцу шкафа и не обнаружил в нём ни своего старенького портфеля с туалетным набором и сменой белья, ни пиджака. Того пиджака, в котором были паспорт, заводской пропуск, фотография трёхлетнего сына Женьки и деньги тоже, рублей пятнадцать, на билет, на завтрак… Он обшарил номер глазами.
Не было пиджака, не было и соседа. Чувство абсолютной беззащитности охватило Нефёдова. При нём остались отмеченное командировочное удостоверение, четыре сигареты в пачке, шесть спичек в коробке и две копейки в кармане со дня отъезда в командировку, когда он разменял гривенник, чтобы позвонить жене с вокзала, да не успел… Всё это он вынул из карманов на стоя, посмотрел, сел и выпил стакан воды из гостиничного графина. Вот это уж да так да…
Такого с ним ещё не случалось.
И это всё из-за директора совхоза! Если бы не поругался с ним, то поставил бы печать на командировочном (убыл) в совхозе и уже давно бы позавтракал и закурил свою сигарету, прогуливаясь по Лив нам в ожидании поезда. И директриса
Всё это пронеслось в голове Нефёдова уже тогда, когда он сбегал по лестнице к дежурной, чтобы поднять крик. Но крика не поднял. Он сказал дежурной, как виноватый:
— Простите, у меня украли пиджак.
Тощая девица в старательно сделанных кудряшках вытаращила на него глаза.
— Из какого номера?
— Из тринадцатого. Несчастливое число.
— Кто с вами жил?
— Я его не знаю. Молодой. Курносый…
— Курносый — это не фамилия, — сказала девица и принялась громко щёлкать страницами регистрационного журнала.
И тут выяснилось, что в тринадцатом, кроме Нефёдова, никто не записан. Девица смотрела на него всё теми же распахнутыми от ужаса глазами. А может, у неё всегда были такие глаза, не от ужаса, а от рождения?
— Вот, смотрите сами.
Нефёдов не стал смотреть в журнал:
— Не я же у себя украл пиджак!
— Я вам верю, но не записано!
— Значит, пустили его без записи. Пускаете неизвестных людей, а они пиджаки крадут!
— Я никого не пускаю, — обиделась девица. — Вчера не я дежурила. Вчерашняя смена сменилась.
Директора гостиницы, выслушавшего о происшествии, сразу пробил пот. Он вынул платок, вытер лысину и высморкался, а потом уж этого платка не прятал. Всё вытирался и кашлял горлом, не открывая рта. Однако первая его фраза ошеломила Нефёдова.
— Без пиджака на улицу пошли! Безобразие!
— Но вы, простите, тоже без пиджака, — жалобно сказал Нефёдов, сделав жест в сторону директорского живота, обтянутого тенниской с короткими рукавами.
— Мой пиджак дома висит, — убеждённо ответил директор. — Там его не украдут.
— А в командировке вы без пиджака не ходите? — добивался Нефёдов, как будто это сейчас было важное.
— Я по командировкам не езжу.
— Зато пускаете в гостиницу людей без документов.
Директор снова вытер платком обширную лысину, потом вдруг смягчился и сказал:
— Бывает… Вот вы сейчас тоже без документов. Приедете куда-нибудь на ночь, станете умолять…
И тогда Нефёдов попросил вызвать милицию. Девушка с испуганными глазами поставила телефон на барьер, за которым сидела. Директор безнадёжно сказал:
— Звоните…
Нефёдов набрал номер, подсказанный кем-то, потому что их уже окружили любопытные, и услышал высокий голос, ну прямо-таки дискант:
— Сержант Докторенко слушает!
Докторенко оказался низеньким и круглым, как шар, на коротких кривых ногах. Явившись в полной форме с планшетом на боку, он попросил Нефёдова подняться вместе с ним в номер и сначала написал протокол осмотра, указав, что номер имеет одностворчатую дверь с врезным замком, две кровати, обе помятые…
— Значит, в обеих спали! — вскрикнул Нефёдов.