Горожане
Шрифт:
Исключительно ценный совет. Вадим в своем репертуаре, и смешно ожидать от него другого.
— Вот, я посчитал, — унылым голосом сообщил Чантурия. — Ремонт компрессора длится от суток — но это вариант идеальный — до нескольких месяцев. Компрессорная станция вступит в строй через пятьдесят дней, если по графику, или через три недели, если бросить все резервы и организовать двухсменку. Если же покупать новый компрессор, — монотонно продолжал Гурам, — то на это уйдет от недели до нескольких месяцев.
— А где у нас главный механик? — перебил я Гурама.
— В Венгрии, — уважительно, со значением в голосе объяснил
— У нас не комбинат, а филиал «Интуриста». Один в Венгрии, другой, — я посмотрел на Черепанова, — только что из Румынии. И никакие расстояния не помеха.
— Мой отчет о деловой поездке находится в дирекции, — лениво сказал Вадим.
Что, проглотил? И поделом. Подсечку тоже надо делать умеючи. Завидую, что мой подчиненный ездит больше меня? Кто же виноват — не сиди сиднем, будь порасторопнее. А если самолюбие не позволяет набиваться в заграничные поездки, на себя и пеняй.
Неожиданно я вспомнил, как прошлой осенью в Белграде маялся восемь часов в ожидании рейса на Загреб. Аэропорт жил обычной своей жизнью: шелестел многостраничными газетами, пил из крошечных рюмок сливовицу, небрежно стряхивал пепел от сигарет в причудливые длинные урны, коротал в ожидании вылета часы в кафе, — во всяком случае, я не видел людей, напряженно ожидающих, когда же пройдут часы до вылета самолета. А я измучился, компостируя билет: сначала попытался скроить какую-то куцую фразу на английском, тут же сбился, потом, словно глухонемой, что-то объяснял на пальцах и, окончательно сконфузившись, протянул билет, из которого дежурная по транзиту все поняла, ловко щелкнула несколько раз компостером и, возвращая талон, очень выразительно на меня посмотрела… Ну, кого здесь ругать, кроме себя самого?.. Но вот тогда я почему-то вспомнил Вадима и подумал, что он бы не растерялся, размотал эти восемь часов ожидания на полную катушку: съездил бы в Белград и посмотрел город или, на худой конец, пристроился в баре и со знанием дела потягивал бы сливовицу. Современный человек!
— Мы, кажется, отвлеклись, — оборвал мои тягостные воспоминания Ермолаев.
— Есть еще один вариант, — меланхолически заметил Чантурия. — Мы оформляли документы на новый компрессор. Вот только не помню, успели или нет.
Ну, Гурам, ну, молодец! Я вспомнил, как год назад он ходил за мной по пятам и канючил своим нудным голосом, что нужно приобрести запасной компрессор, пока они есть в Дальневосточном. А я никак не мог понять, зачем при двух действующих машинах нужно тратить такие огромные деньги, если скоро должны закончить компрессорную станцию. Поедом ел он меня и, надо же, оказался прав. Сколько мы еще со станцией протелепаемся — неизвестно, а сульфатный цех уже на приколе, и каждый час простоя — удар по нашему карману.
— Успели, — бесстрастно заметил я.
— Вот и решение проблемы! Все очень просто, а мы принялись паниковать. — Черепанов подытожил разговор с таким значительным видом, словно идея эта и впрямь принадлежала лично ему и без его резюме мы просто не знали бы, что делать.
Удивительное у Вадима качество: мгновенно примазаться к любой удаче. Помню, в прошлом году создали при общежитии Клуб молодого рабочего, он вызвался быть председателем. На один из вечеров ребята пригласили Стеблянко. Вадим представлял председателя завкома и говорил о его боевом прошлом таким доверительным тоном, словно сам был причастен к его подвигам
Я распорядился передать отдел главного механика в распоряжение Погребняка до тех пор, пока не отладят пневматику.
Кажется, пронесло. Нет, Гурам молодец, просто умница. И настоящий хозяин, у которого за все голова болит. А ведь история эта могла кончиться очень неважно.
Чувствовалось, все понимали, какая гроза миновала нас, сбросили оцепенение, возбужденно переговаривались. Вадим распечатал «Кент», новую пачку, и эффектным жестом протянул Чантурии и Тихомирову, те вежливо, но твердо отказались, задымили своими сигаретами. Надо было отпустить людей, остаться с Ермолаевым наедине. Ладно, пусть докурят.
В переговорнике раздался голос секретарши: «Можно соединять или вы заняты?»
— Соединяй, если что срочное. И найди Авдеева.
Чантурия и Тихомиров попрощались, Вадим почему-то не торопился уходить, задумчиво пускал колечки дыма под потолок. Галя соединила меня с Авдеевым; мне не хотелось говорить с ним при свидетелях, но выбора не было, и я решил по возможности хотя бы напустить туману.
— Скоро, Гена, нам будут мылить шею.
Из трубки доносились треск, шуршание.
— Шею? — удивленно переспросил Авдеев. — Плохо слышно!
Я попросил перезвонить — та же история. Тогда я сказал, что пришлю машину, пусть подъезжает и сразу проходит ко мне в кабинет. Но через пять минут Авдеев перезвонил мне.
— Игорь Сергеевич, Плешаков не отпускает меня.
— Как это не отпускает? Скажи — приказ директора.
— Все равно. Может, вы сами с ним поговорите?
Я представил, какой спектакль мечтает устроить сейчас Плешаков. Решил, стало быть, обозначить позиции. Все правильно — опираться надо на того, кто тебя поддерживает. Но почему-то я подумал о Черепанове с жалостью: незавидные у него союзнички! Неужели он сам этого не видит? Я узнал у Авдеева, когда кончается у него смена, попросил держать связь с Галей и найти меня, где бы я ни был.
Ермолаев выразительно постучал ногтем по циферблату часов и слегка повел глазами в сторону Вадима: пусть, мол, уматывает.
А Черепанов не торопился уходить.
— У тебя что-нибудь серьезное? Срочное? — резко спросил я его.
— Как сказать, — пожал плечами Вадим. — Никогда заранее не знаешь, что серьезное, а что нет.
— Тогда, — я сделал вид, что по-своему понял ответ главного инженера, — больше тебя не задерживаю.
Вадим, прежде чем уйти, взял у меня со стола статуэтку Салавата Юлаева на вздыбленном коне — тысячу раз видел он ее, — покрутил в руках, заметил: «Хорошая вещица», — и медленно, независимой походкой покинул кабинет.
Ермолаев проводил Вадима взглядом, спросил:
— Что-нибудь не так?
— А ты сам не видишь?! Какой стыд: он написал донос, наплевал мне в душу, а я делаю вид, что ничего не случилось, да еще китайские церемонии развожу. Как это, по-твоему, нормально? Да надо подойти и при всех, при свидетелях, заехать ему по физиономии. Потом объяснить, за что, — и еще раз.
— Этого от тебя только и ждут.
— Да нет, — я устало махнул рукой, — никто ничего не ждет. Мы давно уже не позволяем себе поступки, которые прежде для порядочного человека входили в кодекс чести.