Горячая купель
Шрифт:
Потом они не раз встречали скопления таких же «танков» и даже один ложный аэродром.
14
В это утро полк остановился на дневку почти на старом месте, только теперь не на опушке, а в глубине редкого соснового леса. Сюда же ночью прибыл обоз.
Пока солдаты спали, среди сосен, недалеко от кромки леса, поднялась эстрада, наскоро сооруженная из свежих досок.
После обеда все потянулись туда. Эстрада — между соснами, а зал — целый лес! Мест на всех
Зиночка Белоногова сидела рядом с лейтенантом Сорокиным, своим мужем. Зина сняла пилотку, распустив на плечи черные пышные волосы. Вся она — сияющая, праздничная, счастливая.
Конферансье довольно остро высмеивал врагов, легонько прошелся по союзникам за их непростительную медлительность с открытием второго фронта, забавлял слушателей веселыми рассказами из фронтовой жизни. С эстрады неслись песни в групповом и сольном исполнении. Прозвучал вальс «В лесу прифронтовом». Без него никак нельзя обойтись, потому что все это было именно в прифронтовом лесу. Дуэт исполнил новый вариант «Катюши», в котором имя девушки подменялось народным названием гвардейских минометов:
Расцветают яблони и груши, И плывут туманы над рекой. Это наши русские «катюши» Немчуре поют за упокой!Но вот на эстраду вышла певица в красивом вечернем платье, в туфлях на высоком каблуке. Открытое нежное лицо, вьющиеся светлые волосы и приятный мягкий голос заворожили слушателей:
Как бы мне, рябине, К дубу перебраться...С эстрады повеяло чем-то далеким и очень-очень близким душе каждого, домашним. Ох, как хотелось бы вдруг очутиться в родных местах! Батов глядел на певицу, не отрываясь. А когда она кончила и слушатели усердно аплодировали ей и просили спеть еще, Батов взглянул на Зину и почти рядом с ней увидел Верочку.
Что-то больно тронуло его за душу при виде этой сиротливо сидевшей девушки. Она больше походила на подростка. Забыв, кажется, обо всем, Верочка грустно смотрела на певицу. Большая пилотка сдвинута со лба и прикрывает на затылке завитки темно-русых волос. Гимнастерка потертая, выгоревшая на плечах до того, что белый подворотничок не очень от нее отличается. Простенький солдатский ремень, кирзовые сапоги.
Как это убого и жалко для девушки! Он попытался представить ее в ярком платье, в красивых туфлях, веселой и беззаботной. Но такое могло только присниться.
«На позицию девушка...» — неслось с эстрады, а Батов не слышал слов песни. Задумчиво смотрел то на Верочку, то на певицу, то на Зину... Из задумчивости его вывел назойливый звук. Оглянулся на сидящих рядом — они смотрят не на эстраду, а куда-то вверх.
— Рама! — послышалось из задних рядов.
Из-за Одера
«И пока за туманами...» — продолжала певица, испуганно поглядывая то на самолет, то на зрителей. Она словно просила у них сочувствия, поддержки. Голос ее, и без того ослабевший, заглушался ревом самолета. Теперь певица уже не казалась такой красивой.
И вдруг совсем рядом — Батов даже не сразу угадал Верочкин голос — полилось тонкое девичье: «Видеть мог паренек...». Верочку поддержала Зина. Тут же в песню начали вплетаться мужские голоса, и окончилась она мощным хором всех присутствующих.
Самолет развернулся и пошел обратно за Одер, а туча листовок, рассеиваясь в воздухе, становилась больше и больше. Некоторые листки снижались прямо над зрителями, падали на них и на эстраду.
— Читай — не хочу! — засмеялся кто-то из солдат. — Удобно! Прямо в руки от Геббельса весточка.
Листовка называлась: «Кровь, смерть, истребление!»
В ней гитлеровские пропагандисты пытались устрашить советских воинов тем, что за Одером у них — неприступные укрепления. Посылая солдат за Одер, коммунисты толкают их на верную гибель.
— Пугает, пес, — послышался тот же голос, — а сам боится. Были бы у тебя такие укрепления — бумагу не портил бы!
Концерт закончился, и тут же, пока люди не. разошлись, полк был выстроен для вручения наград. Грохотало, Дьячков и Батов стояли рядом впереди роты.
— Ну что, «Отечественную» получаешь? — спросил, улыбаясь, Дьячков у Батова, когда командир полка поздравил очередного награжденного.
— Младший лейтенант Дьячков! Дьячков! — понеслось по рядам.
Дьячков строевым шагом подошел к подполковнику Уралову. Получив коробку с орденом, козырнул и громко сказал:
— Служу Советскому Союзу!
Возвратясь на свое место в строю, он тут же привинтил орден Красной Звезды повыше гвардейского значка.
Награжденных было очень много, поэтому церемония вручения наград затянулась надолго. Но ни Грохотало, ни Батов не дождались вызова командира полка.
— Неужели он, прохвост, настоял на своем? — возмущался Седых, всегда отличавшийся завидной выдержкой даже в бою. Пока шли к палаткам, он не мог успокоиться. — Это же работа Крюкова! Я сейчас пойду к командиру полка!
— Не стоит, товарищ старший лейтенант, — возразил Грохотало. — Что мы, ради наград воюем?
— А ты меня не учи. Молод! Тут честь задевается. И не только ваша! — Так он никогда не разговаривал со взводными.
Седых запустил под ремень большие пальцы, разогнал морщины на гимнастерке, поправил пилотку и пошел в сторону штаба полка.
Возле палаток пулеметной роты стоял веселый гам: награжденные поздравляли друг друга. В середине большой толпы суетился Орленко. Его полное загорелое лицо мелькало между пилотками.