Горячая линия

Резник Юлия

Похороны он помнил смутно. Горе ослепило. Захар что-то делал на автомате, отдавал необходимые распоряжения и принимал соболезнования, а сам мечтал о том, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы он, выполнив долг, мог спрятаться ото всех. И втихую, как раненый зверь, зализать свои раны.

Оказавшись дома, Захар разделся. Лег в кровать, подкурил первую сигарету и уставился в потолок красными, воспаленными от недосыпа глазами. Он чувствовал, как его накрывает депрессия. И без борьбы сдавался ей в плен. Ему много звонили в те дни. Наверняка сочувствующие. Но он говорил лишь с матерью. Притворялся, что в норме. А когда она отключалась, возвращался в кровать и снова пялился

в потолок, напрочь утратив ощущение времени. Захар то уносился в детство, то прокручивал в голове картинки из недавнего прошлого. Как он, вернувшись, решил заново обследоваться. Как снова сидел на обитой синим дерматином кушетке перед столом, заваленным порножурналами, и пытался выдавить из себя в баночку необходимый биологический материал. А ничего не выходило… Он смог кончить, лишь когда представил Варю. Вымученно, с болезненным стоном, прорвавшимся-таки сквозь зубы. И как ему потом сказали, что его анализы в норме. В норме, мать его так! А ведь еще совсем недавно, каких-то семь лет назад, в другой клинике его заверяли в обратном. Была ли эта ошибка случайной? Или его нарочно ввели в заблуждение? Понимая, что никогда уже не узнает правды, Захар вскакивал. В бессилии сжимая и разжимая руки в кулаки. Сходя с ума от того, что из-за этого дерьма пропустил два года из жизни сына. Украл это время у стариков-родителей. Но главное, причинил боль человеку, который любил его больше, чем он того, очевидно, заслуживал.

О боли Варвары он теперь тоже знал если не все, то многое. Она ей щедро делилась в своей книге. И соцсетях. В чем он не был уверен — так это в том, что сможет себя когда-нибудь простить за случившееся. А если нет… То как её вернуть? Где взять столько наглости? Непрошибаемой беззастенчивой наглости навязать себя ей.

В оглушительной тишине звук проворачивающегося в замке ключа прозвучал необычно громко. Захар никого не ждал, поэтому поднялся посмотреть, кого принесла нелегкая. В голове кружилось. Пошатываясь, он прошел через коридор.

— Привет.

— Варвара? — моргнул, не поверив своим глазам. Глюки у него, что ли? Так он вроде не пил. Хотя и была мысль надраться. — Ты как здесь очутилась?

— Мне твоя мать ключ дала. Ты ее здорово напугал.

— Я? Каким образом?

— На звонки не отвечаешь, в офисе не появляешься. И, кстати, ты обещал, что снимешь ограничение на выезд Макса за границу, но не сделал этого. Хотя прошла уже неделя.

— Как неделя?

Варя поиграла ключами. Сунула те в карман и, нахмурившись, подошла к нему поближе. Чтобы заглянуть в глаза, которые он, не выдержав этого, трусливо отвел.

— Когда ты ел в последний раз?

— Не помню, — прохрипел Захар. Варя тихонько выругалась. Осмотрелась по сторонам, отступила на шаг и принялась расстегивать плащ.

— Что ты делаешь?

— Очередную ошибку, — буркнула Варвара, склоняясь, чтобы снять кроссовки. Видимо, от голода, мысли Захара путались. И потому он переспросил:

— Что?

— Собираюсь что-нибудь приготовить.

— Я помогу, — еще сильней нахмурился Захар. Он все не мог взять в толк, что ее приход означает. Неужели Варя его простила?

— Обойдусь. Ты лучше прими душ. От тебя ужасно воняет.

Захар стиснул кулаки и отступил. Ему вдруг стало чудовищно стыдно за себя такого. Он отрывисто кивнул, взмахнул в направлении кухни, а сам поплелся в ванную. Душ немного помог. Но более-менее Захар пришел в себя, лишь когда съел первую порцию куриного бульона. Тогда же он понял, что выложил Варе обо всем, что жрало его поедом все эти дни. И осекся.

— Решила покопаться у меня в мозгах, а, Варвара? — разозлился вдруг. Знал, что не имеет на это права,

а все равно разозлился. Потому что каким-то слабаком перед ней предстал. Тогда как хотел… чего угодно, но только не этого! — Так я вроде на горячую линию в этот раз не звонил.

— Не звонил. Но твой вид буквально кричит, что тебе нужна помощь.

Варя встала из-за стола. Схватила чашку и набрала воды.

— А ты такая добренькая, что помогаешь всем без разбору?

— Не обольщайся. К доброте это абсолютно никакого отношения не имеет. Я выставлю тебе счет. И поверь, он будет достаточно крупным.

— О, я и забыл, какая ты стала крутая. Богачи выстраиваются за твоей консультацией в ряд.

— Представь себе, — разозлилась Варя. — Я тоже стою чего-то. Многие люди ценят меня, как специалиста. Но, конечно, не ты.

— Значит, хочешь мне помочь?

— Я хочу, чтобы ты снял ограничение на выезд сына. А потом — делай все, что считаешь нужным. Решил утонуть в депрессии — кто я такая, чтобы тебе мешать?

Варя сгребла со стола тарелки и принялась их мыть, несмотря на то, что у него была посудомойка. Ее лопатки взлетали и опадали, взлетали и опадали… То ли от злости, то ли от чего-то другого, того, о чем он даже думать боялся, ее дыхание было частым-частым.

— А ужин ты мне приготовила, надо полагать, тоже поэтому? — Захар подошел вплотную к ней со спины.

— Представь себе.

— Черта с два! Можешь врать сколько угодно. Я-то знаю, зачем ты здесь.

— Правда? И зачем же? — не поворачиваясь, Варя отставила вымытую тарелку и взялась за другую.

— Ты хочешь знать, так ли нам было хорошо, как тебе помнится. Ты хочешь вновь это испытать…

Его слова прозвучали дерзко. Может быть, даже излишне нагло. А еще очень самонадеянно, учитывая их прошлое. Но когда-то он ее этим брал. Надеялся, что и сейчас получится. А там… он как-то исправит все. Найдет способ. Наизнанку перед ней вывернется, но найдет. Главное, не дать слабины. Выдержать характер до последнего. Дать понять ей: «Да, я немного расшатан, но все еще крепок, настоящий мужик».

— Ты смешон.

— А ты мокрая. Спорим? Ты злишься на меня, ты ненавидишь… Но ты по-прежнему моя, — говоря это, Захар провел губами по ее уху. Вжался членом в попку и прошелся руками по бедрам.

— Нет! — достаточно твердо заметила Варя. — Убери от меня свои лапы. Я серьезно. Захар. Убери… Аа-а-ах.

— Хочешь…

— Ну, и что?! Что это меняет?! Думаешь, мы сейчас трахнемся, и я забуду, как унижалась перед тобой?! Как умоляла?

— Тш-ш-ш, Варвара, это все в прошлом. Да, я мудак. Но ты знаешь, почему так получилось. И понимаешь прекрасно, что я сам себя наказал. Больше, чем ты когда-либо сможешь. Сам себя наказал… — он терся об нее, водил ртом по волосам, прикусывал мочку, слизывал дрожь на шее. — И ты права, мне нужна твоя помощь. Так помоги мне! Слышишь, помоги…

Она всхлипнула. Забилась в его руках. А он кое-как добрался до молнии на ее брючках. Дернул вниз. Те упали к ногам. Захар просунул руку под рубашку, второй проник ей между ног.

— Я же говорил, мокрая… Варвара. Может, головой ты меня и не простила, а тело уже сдалось…

— Нет…

— Не упрямься, глупая. Отпусти себя. Ты же знаешь, что так правильно. Знаешь! Не можешь не знать. У тебя так ни с кем не было. Ведь не было? — дернул больно… За волосы потянул. Замер у ее скулы, обдавая горячим рвущимся из яростно вздымающейся груди дыханием. Так что Варя не могла пошевелиться, но и уступить ему не могла. А потому упрямо молчала. И только шумно дышала. Злясь то ли на него, то ли на себя. Напряжённая — просто до дрожи. Колеблющаяся. Неуступчивая. Непрощающая.