Горячая линия
Шрифт:
А потом обмякла вся. Выдохнула, перенося вес тела с ног на ладони, которыми упиралась в край раковины. Прогнулась.
— Вот так. Узнаю свою девочку, — бормотал Захар, на секунду отстраняясь, чтобы освободить себя. Провел по стволу. Проехался по влажным складочкам. И замер у входа.
— Только ты не ответила.
— Захар!
— Ну, что? Скажи… «У меня ни с кем так не было».
— Ни с кем, будь ты проклят! Ненавижу тебя! За все, что ты сделал, ненавижу!
Он толкнулся в нее резко, заставляя заткнуться. Слизал капли пота, выступившие на виске. Вышел и снова с силой ворвался.
— Ничего,
Глава 24
Хорошо, что она остригла косу. Иначе бы та упала в мойку, когда он на неё навалился, кончив. Придавил всем телом, так что край столешницы врезался Варе в ребра. Так больно, но в то же время невыносимо приятно. Сладко, просто до дрожи. Это и было счастье. Болезненное. Выстраданное. И, уж конечно, неправильное. Чудовищно, абсолютно неправильное!
— Встань с меня! Ты весишь целую тонну, — прохрипела она. Захар пошевелился. Толкнулся в нее напоследок еще не до конца опавшим членом и со стоном вышел. А у нее опять мурашки по всему телу… А у нее ток!
Кюлоты Варвары валялись на полу, стреножив в щиколотках. Она не могла заставить себя надеть их сейчас, когда по ногам текло, хотя очень хотелось спрятаться от его пробирающего до костей взгляда. Неуклюже наклонившись, Варя подхватила штаны, прижала к груди и рванула прочь, сверкая голой задницей. Заскочила в ванную. Захлопнула дверь. Но даже за ней, провернув замок, она больше не чувствовала себя в безопасности.
Трясущимися руками Варвара открыла кран и принялась с остервенением смывать с тела следы произошедшего.
Будь он проклят со своей правдой! Будь он, мать его, проклят, за то, что оказался так невыносимо самонадеян. Да, черт его все дери! Правда в том, что она действительно хотела почувствовать это снова. Отпустить контроль. И быть с ним. Под ним. Его. Может быть, потому, что в последнее время ей так много всего приходилось контролировать самостоятельно, но скорее… потому, что это был он. Захар. Не просто сильный мужчина, рядом с которым она сможет позволить себе быть слабой. А тот, кого она отчаянно любила. Когда-то.
— Чем ты думала, дура?! Чем ты, мать его, думала? — бормотала она, натягивая штаны.
— Варвара, ты в порядке?
Варя стиснула зубы, резко толкнула дверь, чуть не ударив той Захара.
— Нет! Я не в порядке. Как ты мог? Кончить… без презерватива? Мне теперь себя травить Постинором. К тому же я не знаю, с кем ты вот так трахался до меня! Чем ты, мать его, думал?!
Эти все вопросы, конечно, были ужасно важными. Но даже они казались второстепенными на фоне другого. Который Варя заталкивала вглубь, страшась себе ответить — как она сама допустила случившееся? Так охотно ему подчиняясь… И почему ей это доставило такой запредельный кайф?
— Ни с кем! Была одна, да, врать не буду. Но я никогда не был с ней без защиты.
Знала бы она, какую боль ей причинит правда. Ни за что не стала бы спрашивать. Не хотела, не могла его представлять с другой. Ревность ударила наотмашь. Под дых.
— Знать ничего не хочу!
— Черта с два не хочешь. — Он опять к ней потянулся. Сгреб. И стал губами гладить ее волосы. Снова. — Не злись. Это ничего для меня не значило. Я с ней тебя забыть хотел. И не смог.
— Я, наверное, должна быть польщена! — горько усмехнулась Варя, безуспешно пытаясь сбросить с себя его ладони. О, да. Она старалась быть сильной. Держать лицо. Но он читал ее как открытую книгу. Говорил то, что ей действительно хотелось услышать. То, что тешило ее самолюбие и хоть немного притупляло боль.
— Нет, я просто хочу, чтобы ты не волновалась. Я ничем не мог тебя заразить.
— Ну, спасибо. И очередным ребенком, надо полагать, ты не мог меня наградить тоже?
Захар моргнул. Нахмурился на секунду. А потом расплылся в широкой довольной до безобразия улыбке. Совершенно неуместной улыбке! Такой, что ей тут же захотелось вцепиться в его сытую морду, чтобы ее стереть.
— Мог, — заявил он без всякого раскаяния в голосе. — Я недавно анализы сдал и… Еще как мог. — Сгреб Варвару снова, хотя она отбивалась, и не терпящим возражения голосом добавил: — И сделаю. В самое ближайшее время. Мне ведь сорок три скоро, Варвара. Нам нужно поторопиться.
— Поторопиться? Ты это о чем? — насторожилась она, с трудом справляясь с головокружением, вызванным его близостью. Концентрируясь на разговоре из последних сил.
— Делать детей. Я хочу много. Четыре. Или пять. Будешь босой, беременной и на моей кухне. Я хочу поскорей наверстать то, что упустил. Очень хочу, слышишь?
– Хочу… Будешь… Слышишь… — недоверчиво повторила Варя и даже головой покачала.
— Только не говори, что ты меня не простила. Да, я чудовищно перед тобой виноват и осознаю это. Но положа руку на сердце… Разве ты сможешь жить без меня теперь? Уверен, что нет. И я без тебя не смогу тоже. Так зачем все усложнять обидами? И мучить себя, зачем?
— Ты ведь правда не понимаешь…
— Не понимаю чего?
— Того, что меня той… прежней, уже не существует. Ты сам ее убил, Захар. Вольно или невольно. Да это и неважно.
— А что важно? — сощурился он. Похлопал по карманам, нашаривая сигареты. Достал пачку. Вытянул одну зубами. Но не подкурил.
— То, что я теперь совсем другая. И я не стану ждать тебя у окошка и рожать тебе детей, чтобы потешить твое самолюбие. Или осуществить мечты. У меня полным-полно других интересных дел. У меня своя жизнь. В том числе публичная. Свои желания и амбиции. Подолгу меня попросту нет дома. Я в турах, я в работе, я в своих подписчиках и проектах. Ты больше не центр моей вселенной, как был когда-то давно. И я не думаю, что ты сможешь с этим мириться.
Варя замолчала. Захар подкурил. Затянулся, разглядывая ее с прищуром сквозь облако дыма. И так ей неуютно стало под этим взглядом… Варя отвернулась в поисках сумочки, которую бросила.
— Знаешь, я, наверное, пойду. Макс с няней, но я обещала с ним погулять.
Захар кивнул. Затянулся снова и, затушив сигарету в пепельнице, заметил:
— Не пей этот… как его?
— Что? — не поняла Варя.
— Ну, ту штуку, которой ты собралась травиться, чтобы не залететь.
Варя покусала губы. Она уже успела забыть, насколько прямолинеен и резок Захар в своих высказываниях. Его прямота чрезвычайно ее смущала, но в то же время было в ней что-то ужасно притягательное.