Горячее лето
Шрифт:
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна!
— Здравствуйте, — отозвалась Татьяна и вся напряглась, попыталась взглянуть на него и не смогла.
Алексей взял ее руку в свои ладони. Глаза Татьяны ожидающе округлились.
— Алеша, сюда могут войти… — начала Татьяна и умолкла. Как она была сейчас непохожа на сменного мастера и вчерашнюю Татьяну Ивановну! Голос ее прервался. Алексей сел рядом.
— Таня… — произнес он и на большее не нашелся.
Она подняла встревоженные голубые глаза и, вероятно, почувствовала, что творится в его
Лицо ее залилось легким румянцем, трепетные губы слегка раскрылись. Они словно чего-то ждали. Она на какой-то миг забыла, что неизбежное должно случиться не тут, на рабочем месте, а где-то в другом месте. Алексей, отдавшись чувству, привлек ее к себе. Она покорно повиновалась, обвила руками его шею.
— Алеша, любимый мой, — прошептала едва слышно, потом, спохватившись, вырвалась и убежала.
Алексей оставался стоять в конторке. "Я же ничего не успел ей сказать! — ругал себя. — Вернется — все скажу! Все!"
Но Татьяна не возвращалась, и он ушёл. На душе радостно и тревожно.
Полина приехала в клинику. Профессора пришлось ждать долго. Она не раз подходила к окну. Как сегодня светло на улице! С утра еще морозец крепкий, а к обеду уже теплеет. Повеяло весной. Жмурясь от яркого солнца, Полина смотрит на голубое небо. На голых верхушках деревьев ярко, отчетливо виднеются прошлогодние грачиные гнезда. Возле них суетятся птицы. "Вот и в мое уютное гнездышко залетел птенчик. — От этой мысли она вся встрепенулась. — Как он там без меня? Возьмут ли его девчата вовремя из детских яслей? Обещали ведь. Вчера уехала и уже соскучилась по Витеньке".
Профессор принял Полину только после обеда. Лицо его было строгое. Но, вспомнив ее, подобрел, расспросил о настроении и здоровье ребенка. Слушал внимательно.
— Операция не такая уж и сложная. — Профессор вдруг нахмурил брови. — Но кость придется ломать. Вы представляете! Пока срастется, месяца два пройдет.
Полина не сдержала слез.
— Самое главное, чтобы он не хромал, — произнесла она. — Парень не девка, но все же…
— Постараемся. Не плачьте, будет все в порядке. Какой еще солдат вырастет!
— Спасибо!
Профессор открыл тетрадь, лежавшую на столе, взял карандаш:
— Привозите вашего ребенка десятого мая. Да, десятого мая. — Поднялся, взял Полину под руку, проводил к двери. — Все будет хорошо! — на прощанье сказал он. — Терпение! Терпение!
Полина схватила его руку:
— Профессор, дорогой, умоляю ради всего святого на свете!.. Сделайте все, что в ваших силах!..
На имя секретаря комсомольской организации Олега Кубаты пришло письмо от Тараса Олейника и Игоря Цмокаленко. Его Олег показал и Алексею.
"Здравствуйте, товарищи! — писали они. — Передаем всем нашим ребятам и девушкам горячий комсомольский привет и массу наилучших пожеланий в работе, учебе и жизни. Доехали хорошо. Встретили нас радушно. Но, конечно, без оркестра. У нас музыки еще нет. Живем в тайге, а не замечаем этого. Мы сейчас в местечке Давай. На карте оно пока не обозначено — пятьсот километров на восток к Витиму. Угрюм-река, — это и есть наше хозяйство. На каждом километре будем строить эстакаду или мост. Живем весело и дружно. Работаем по слесарной части. Если кто еще желает приехать сюда, то пусть приезжает, никогда об этом не пожалеет. И не слушайте тех, кто пугает Сибирью и Севером. Ничего страшного нет. Жить можно и работать можно. Все так, как и должно быть на переднем крае.
До свидания, друзья! Скоро мы вам напишем о пашей работе более подробно.
Т. Олейник, И. Цмокаленко".
— Показал письмо начальнику цеха, говорит, не надо читать комсомольцам, а то потянутся на БАМ, — сказал Олег, как только Алексей закончил читать.
— А вы дайте его мне.
— Пожалуйста, оно ведь адресовано не мне лично, а комсомольцам цеха, я так понимаю.
— Я его вам сегодня вечером верну.
— Да письмо в секрете и не удержишь. Вон Жанна тоже получила.
— От кого?
— От Тараса, конечно.
Это совместная работа над кулачками зажима их сблизила. А он, Алексей, и не замечал. Как у них сложатся отношения? Парень-то он ничего, только в руках его нужно держать. Сможет ли это сделать Жанна?
На другой день на первой странице заводской многотиражки под заголовком: "Приезжайте к нам на БАМ!", было напечатано письмо Тараса Олейника и Игоря Цмокаленко.
Но Вербин был недоволен.
— Смотрю я на тебя и часто не понимаю, на кого работаешь. Догадался агитировать ехать на БАМ! У нас тут свой БАМ!
— Вы о письме Олейника и Цмокаленко? Это письмо к комсомольцам, и умалчивать о нем нельзя. Наши люди. И мы ими должны гордиться.
— Ты или не созрел для руководителя, или еще многого недопонимаешь. Разве можно рубить сук, на котором сидишь? Печатать письмо сейчас, когда затеял такой ералаш!.. Только подумать!
— Не ералаш, а реконструкция, Григорий Петрович!
— С кем ее прикажете делать? Завтра в ответ на письмо посыплются заявления. Вон Жанна Найденова, говорят, уже собирается ехать!..
Вербин махнул рукой и ушел.
Вот это характеристика начальника цеха на своего заместителя! Затеял "цепочку", реконструкцию. Что он, — против? Боится. Ну, трудно будет. Зато потом какое облегчение! Все равно придется делать, не в этом году, так в следующем. Можно будет и больше внимания уделить качеству. Производительность после реконструкции подскочит, себестоимость снизится. То разве не стоит ради этого попотеть, может, ночей недоспать. Нет, надо поговорить с Ручинским. Приступать с таким настроением к реконструкции нельзя. А может, на партком вынести этот вопрос? "Рубить сук, на котором сидишь". Вот так слова начальника цеха! А может, это он под горячую руку сказал? Письмо из БАМа его взбунтовало? И о намерении Жанны знает.