Горячее лето
Шрифт:
— Так тебе бумагу?! Бумагу сочиним, пожалуйста!
И сочинили.
Две недели кормили мы бычка. А бычок ест за двоих, — того и гляди Зорька без кормов останется. А о хозяине ни слуху ни духу…
Встревожилась мать. И снова в сельсовет:
— Хозяина-то бычка не нашли еще? Ну, того, у кого бычок сбежал.
— Никаких запросов не поступало.
Хоть и далеко райцентр, а пришлось матери ехать.
— Ну и бычок, ну и язви его! — сказали в милиции, но помочь, заявили, ничем не могут. За хулиганство, дескать,
— Да зачем мне жаловаться? — возразила мама. — Мне бы казенную скотину вернуть.
— Вот и вернешь. Там разберутся.
И пошла мама из учреждения в учреждение. И в исполкоме была, и в производственном управлении. Тогда производственное управление было самостоятельным учреждением. И полномочия у него были большие. Посоветовали даже в финотдел обратиться. Работник финотдела даже резолюцию на мамином заявлении написал: "Никаких претензий финотдел к бычку не имеет".
— Батюшки! — снова взмолилась мать. — Так я же имею! Заберите у меня бычка. Он же все сено поест, проклятый. Чем же мне зимой свою корову кормить? И сколько мне еще ходить? Я же на ферме работаю. Отлучиться не так просто.
Но в райфо только плечами пожали.
И вдруг маме повезло: кто-то посоветовал ей съездить в Чернигов в трест столовых. Оттуда, кажется, были заготовители. И мать, не мешкая, отправилась, хоть ото и далеко было. А как переступила порог той самой конторы, обрадовалась: узнала одного из заготовителей, кому бычка продала.
— Он, сыночек! — счастливо заговорила мать.? — Наконец-то нашла!
— Что нашла? — удивился заготовитель.
— Тебя, сыночек, нашла! — ответила мать. — Да про бычка я красного с белыми пятнами на лбу. Про того, что, видать, от вас сбежал.
— Где же он сейчас? — спросил заготовитель.
— Во дворе у меня, сынок, где же ему быть!
— Цел, невредим? Ну, спасибо, мамаша! Сберегла государственное добро!
— Сберегла, как не сберечь, — согласилась мать. — Приезжайте поскорее и заберите. И как я сразу не сообразила вас здесь искать? Сколько пришлось походить по учреждениям. Куда я только ни обращалась — и в милицию, и в исполком. Да где я только не побывала.
— Значит, походила?..
— Походила. Ну хорошо, что вас нашла. Теперь есть кому передать-то.
— Нет, гражданочка, тот бычок не наш.
— А чей же он, сынок? Вам же я продала. И деньги взяла. Вы мне двести десять рублей из своих рук отсчитали.
— Это, гражданочка, ровным счетом ничего не значит. Скотину по акту списали.
И вытащил он из пухлого портфеля перед ошарашенной матерью акт.
— Вот, смотрите, под номером тридцать один — бычок рыжей масти. Вот акт и подписи.
— Что-то вы темните.
— А что тут темнить? Вот пять подписей. Кроме моей, еще четыре. Поняла?
Мать даже дара речи лишилась на время, а как успокоилась, стала уговаривать его забрать скотину.
— Нет, мамаша, и не проси! Твой бычок давно пошел на колбасу.
— Ну и пройдохи, ну и жулики! Целого бычка списали! Я на вас управу найду! — сказала мать и ушла.
— Ну и что же с бычком? Куда его определили? — спросила Татьяна.
— Председатель колхоза Василий Игнатьевич разрешил привести на колхозную ферму. Но я, кажется, отклонился: вместо того, чтобы о Зорьке, о красном бычке с белыми пятнами на лбу рассказываю.
— Да-а, — протянула Татьяна. — Целого бычка списали. Вот прохвосты! А не судили их?
— За бычка нет. Рассказывала мать, прошел слух — потом попались. А там кто его знает! Я ведь тогда в институт уехал учиться.
— Алексей Иванович, а как первое пальто купили, ведь вы про это вспомнили?
— Это позже, когда мать корову на мясокомбинат сдала. Помню, мама ушла, а я долго оставался один возле Зорьки, у которой из глаз катились слезы, словно животное догадывалось, что обратно мы его уже не поведем. Как жалко мне было расставаться с Зорькой. А когда я узнал от долговязого мужика, что ее отправят на мясокомбинат, совсем огорчился.
— Мама, я не хочу пальто! — завидев мать, бросился к ней со слезами. — Поедем домой!
— Что ты надумал, сынок?!
— Поведем Зорьку домой. Зачем ее убивать?
— Нельзя ее домой вести. Она старая, еще по дороге сдохнет.
— Мы ее по дороге пасти будем.
— Уже поздно, сынок. Я ее продала. Сейчас заберут. А кто тебе сказал, что Зорьку убивать будут? Может, вылечат, здесь больницы для животных имеются.
— Тут дядя один сказал, что ее на колбасу пустят.
— Ничего не знает тот дядя. А пальто тебе надо. Как же ты зимой в школу ходить будешь?
Конечно, хорошо бы перед ребятами в новом пальто показаться. Но и Зорьку жалко. Молоком она нас кормила, бычков приводила. И продавать привели ее потому, что в прошлом году телочкой отелилась. Телочку решили ростить на корову, а Зорьку продать.
Пришел здоровенный дядя, как сейчас помню, с мрачным бурым лицом и увел Зорьку на весы. Мама вслед за ним пошла, строго предупредив меня: никуда не отлучаться от повозки.
Вернулась мать невеселая и сказала:
— А теперь, сыпок, поедем покупать пальто.
Ехали мы по главной улице Чернигова. Дома казались высоченными, особенно одна труба, посмотришь — шапка надает, такая высокая. В магазине не одно пальто мать примерила, прежде чем купить. Наверное, выбирала подешевле. Но то, что выбрала, мне понравилось, как сейчас помню, из темно-серого сукна, правда, пальто было великовато, но мать успокаивала: не на один год пальто куплено, на вырост. Обрадованный покупкой, я некоторое время забыл о Зорьке. Только когда подходили к телеге, я снова загрустил. Возвращались домой без Зорьки.