Горячее сердце. Повести
Шрифт:
— Какой негодяй этот Складенчик! — воскликнула Вера.
— Он всегда таковский был, — спокойно ответил Васюня. — Нынче корову застрелил у Кривого, который вас из Мерзляков вез. За потраву. У нас Зобова хоть сейчас с земли в три шеи мужики сгонят...
Взяв у Веры сверток с книгами и газетами, Васюня вдруг заторопился.
— Подожди, Васюня, расскажи, как Мария, Санко твой? Что с Анютой?
— Санку что сделается, бегает. В школу ноне пойдет. Он читать уже умеет. А Мария одна так и
— А где Анюта?
Васюня опустил взгляд на новые, пахнущие дегтем сапоги. Вытер со лба бисеринками выступившую испарину. Вера вглядывалась в его лицо, стараясь разгадать, чем вызвано это смущение.
— Анюта — она, это самое, совсем спуталась... В бабий батальон теперь определилась, — с трудом выдавил он из себя нескладный ответ. — Теперь, говорят, ее не вызволить, — и сердито натянул картуз.
Проводив Законника, Вера долго ходила по комнате, думая о нем, об Анюте. Для нее было загадкой его смущение. «Не может быть, чтобы Васюня полюбил эту женщину... А впрочем, ведь я не знаю... Нет, не знаю...»
Вот он, дом на Никитской. Озорно подбоченился, но смотрит незряче — все окна завешаны строчеными шторками. Через темные сенцы, заставленные ветхими сундуками и корзинами, Вера, по-слепецки вытянув руки, пробралась к дверям. От застойного плесенного запаха захотелось чихнуть. Потерла переносицу и толкнула угрюмо скрипнувшую дверь.
Простоволосая кухарка с большим мартышечьим ртом вздувала сапогом самовар. Увидев Веру, метнулась к ней, шлепая надетыми на босу ногу галошками.
— Записываться в батальон тама, — и ткнула черной, как головешка, рукой в дверь с таблицей, хитро разрисованной славянской вязью: «Запись в батальон смерти».
«Солидно обставлено», — гася усмешку, подумала Вера.
— Нет, не записываться. Мне нужно Анюту Колобову.
Кухарка понимающе моргнула голыми веками и зашлепала к дальней двери, за которой кто-то надсадно всхлипывал.
Дверь распахнулась, вышла женщина с обескровленно-белым лицом. «Нелли», — узнала Вера и отвернулась к окну.
Гордиева медленно подошла к ней и ровным пресным голосом спросила:
— Вам кого?
— Здравствуй, Нелли. Мне Анюту Колобову. Знакомую. Она ведь здесь?
Нелли увела постный взгляд в сторону и тем же бесстрастным голосом ответила:
— Здравствуй. Будет лучше, если ты не станешь приходить сюда.
— Я только гостинцы передам, — сказала Вера.
— Ну, ладно, — тряхнув связкой ключей, с сомнением проговорила Нелли. — Передай, — и высохшая, как инокиня, поплыла к выходу.
В конце коридора, потягиваясь изленившейся кошкой, стояла Анюта Колобова. Она вся как-то обмякла, расползлась, но по-прежнему была красива.
— А, это вы, Вера Васильевна? — с веселой развязностью сказала, подходя, она. — Чтой-то решили навестить меня?
— Как же, ведь старые знакомые, — проговорила Вера.
Опершись белой рукой о круглое бедро, Анюта лукаво щурила на Веру глаза. «Как будто бы только из-за этого пришла? Не верю!» Она была не из простоватых...
— Как ты сюда попала? — понизив голос, спросила Вера.
— А больше некуда стало. В цирке Коромыслова судомойкой работала, в женском чемпионате боролась, в прислугах была. Хозяйка меня выгнала. Никто не брал. Вот сюда подалась...
— А на фабрику?
Анюта вильнула взглядом в сторону.
— Там грязно. Я ко грязи не обвыкла. Сами знаете.
Вера постучала ребром ладони по подоконнику.
«Что ей скажешь на это?»
— Кто там у вас плачет?
— Дура одна. От семьи — от матери ушла, да попала с тюремными бабами, вот они и едят ее, — ответила Анюта и безжалостно хохотнула.
«Да, Анюта изменилась. Погрубела».
— Значит, тебе здесь нравится?
— Да не больно. В Питер вот обещают свозить.
— А если воевать придется?
— Один конец, — ухарски, ответила Анюта, но в больших ярких глазах мелькнуло беспокойство.
У Веры вдруг шевельнулась жалость к ней. Ведь если бы не история с Зобовым, наверное, совсем бы другой была эта женщина, по-другому смотрела на жизнь...
— Если ты хочешь, Анюта, я найду тебе место в прислугах, в земской больнице... Ну зачем ты поедешь с этим батальоном? Ведь ты еще молодая. Тебе жить да жить.
— Кабы раньше. У нас теперь Гордиева и пашпорта взяла. Куда без пашпорту?
— В Мерзляки можно. Да куда угодно поезжай, везде лучше, чем здесь.
Анюта свела к переносице бархатные полукружья бровей.
— Нет, в Мерзляки у меня дорожка быльем заросла.
Вере показалось, что в глазах Анюты впервые мелькнула растерянность.
— Так помогу я тебе, помогу. Не губи ты себя, — сказала Вера. Потом осторожно спросила: — Много вас здесь?
— Пока нет. Человек пятнадцать. Неллочка обещает с Булычева фабрики набрать. Там нашей сестры хватает.
Это было то, ради чего пришла Вера. В тот же день она встретилась с Алексеем Трубинским. Он узнал, с кем из работниц беседовала Гордиева, и подослал к ним сочувствующих большевикам солдаток. И без того колебавшиеся работницы на предложение вступить в батальон смерти ответили отказом.
Теперь надо было через Анюту поговорить с записавшимися в батальон женщинами. И Вера снова пошла в домик на Никитской.
Открыла дверь та же кухарка в галошках на босу ногу, испуганно заморгала веками.