Горячий декабрь
Шрифт:
В кондитерскую вошли два шумных офицера в военных сюртуках и коротких кавалерийских сапогах. У одного на голове была чёрная повязка, скрывающая лоб. Тот, что с повязкой, носил форму Нижегородского драгунского, его товарищ – в мундире егерского полка. Офицеры весело о чем-то спорили.
– Смотрите-ка, капитан Якубович, – кивнул в сторону офицеров Рылеев. – Сейчас мы узнаем последние армейские новости. А кто это с ним? – обрадовался он. – Неужели полковник Булатов? Александр Михайлович, вот, так встреча!
Рылеев встал и крепко обнялся с полковником.
– Хочу представить вам моего товарища по кадетскому корпусу, полковника Булатова, – сказал он графу Денгофу. – А это, герой Кавказа, – он указал на капитана с чёрной повязкой. – Якубович, Александр Иванович. Каким ветром бравых гуляк потянуло в кондитерскую?
– Всю ночь провели в ресторации купца Егорова, – сказал Якубович, развалившись на низеньком диванчике и, покручивая черные густые усы. – Кутили с офицерами. Надо чашечку кофе выпить, чтобы взбодриться.
– Да, уж эти «Русские вечера», – недовольно покачал головой полковник Булатов, осторожно присаживаясь на стул. – Водка с квашеной капусткой – хороша закуска. Да под речи о свободе русского народа. И так – всю ночь.
– Но согласитесь, весело было! – подтрунивал над ним капитан Якубович. – Что за пламенные речи от вас слышали! Какой напор! Всё – долой! Да здравствует свобода!
– По мне, так эти «Русские вечера» – пустая болтовня. Уж извините, – мрачно парировал полковник Булатов.
– Что говорят ваши друзья из гвардии? У вас есть знакомые офицеры в Семёновском полку? – поинтересовался Рылеев.
– С семёновцами я не знаюсь, – брезгливо выпятил нижнюю губу Якубович. – Новый Семёновский полк, что кухарка, одетая фрейлиной. Я на Кавказе всякого народу повидал. В таких баталиях участвовал – вспоминать жутко. Кто самые бесстрашные? От кого черкесы бегут, как черти от ладана? От бывших семёновцев. А новый Семёновский полк – так, ряженые. Традиций, что с петровских времён идут, не придерживаются, да они их и не знают…
– Кто же у вас был на собрании? – удивился Рылеев.
– Из Измайловского полка, из Московского, из Финляндского пару офицеров….. Но из Семёновского – никого.
– Вы слышали, великий князь Николай Павлович готовит смотр гвардейской дивизии? – поведал полковник Трубецкой.
– Как вы тут живете? – вспылил Якубович. – Вечные смотры, парады, марши.… Нет, как только выпадет снег, – я обратно на Кавказ. Там все понятно: вот ты, а вот твой враг. Убей его, иначе он убьёт тебя. Глаза в глаза. Стиснув зубы. Чуть дрогнешь – и ты пропал…
– Вы против дисциплины? – вздёрнул удивлённо брови полковник Трубецкой.
– Кто, я? Конечно же – нет! – тут же сдал Якубович. – Но должны быть разумные пределы во всем. К чему эта строевая акробатика? Поверьте, черкесы не ходят строем и носок во фрунте не тянут, но воюют как звери.
– И все же, царских особ надо почитать, – назидательно заметил полковник Булатов. – А вы вчера ругали Николая Павловича, на чем свет стоит.
– Я уважаю царскую семью, – стал оправдываться Якубович. – Александр Благословенный, покоритель Парижа, освободитель Германии – поставлен над нами Богом… Согласен! Но, миль пардон, его младшие братья…. Их мне тоже за офицеров считать? Особенно Великий князь Николай.… А почему его я должен уважать? – презрительно хмыкнул он. – Ему ещё тридцати нет. Он пороху не нюхал, а командует боевыми офицерами, которые крови пролили больше, чем он вина за свою жизнь выпил.
– Прошу заметить, что Николай Павлович вина вообще не пьёт. А любовь к немецкому порядку он унаследовал от деда Петра Гольштейн-Готторпского и от отца Павла Петровича. Уж те обожали прусскую шагистику, – заметил Рылеев.
– Вы слышали про историю с капитаном Норовым? – вспомнил Якубович и повеселел. – Как-то на смотре Николай Павлович был весьма недоволен частью, которой командовал Норов. Нагрубил ему и, говорят, специально проехал мимо на коне, забрызгав грязью. Капитан тут же подал в отставку. А за ним ещё пять офицеров принесли рапорта о переводе в армию. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы сея история не дошла до сведения императора. Александр велел Николаю попросить извинения.
– И что? Великий князь извинился? – удивился полковник Булатов.
– А куда ему было деться, коль сам царь требует. Но извинился он в своей грубой манере, что, мол, он действовал в интересах укрепления дисциплины. Дескать, сам Наполеон иногда ругал своих маршалов. На что капитан Норов дерзновенно ответил, что он понимает его, но самому ему до маршалов Франции так же далеко, как Николаю до Наполеона.
– А что можете сказать о Константине Павловиче, цесаревиче? – поинтересовался Рылеев. – Он старше Николая и войну прошёл.
– Положа руку на сердце, если бы не царское происхождение, был бы он захудалым помещиком, – жёстко ответил полковник Трубецкой. – По службе ни черта бы он не добился. Слишком глупый, слишком тщеславный и слишком трусливый. Константин командовал гвардией в начале войны, но сильно повздорил с главнокомандующим Барклаем-де-Толли. Стал плести интриги; вечно вмешивался в манёвры; не выполнял распоряжения штаба…. Александр снял его с должности от греха – подальше. Ничем он себя в боях не проявил. Ему эскадрон страшно доверить, не то, что – гвардию. Склочный, несдержанный, своенравный.
– Но, погодите, – не согласился Рылеев. – Он же с Суворовым прошёл всю Итальянскую компанию. Штурмовал Сен-Готард, переходил через Росшток…
– Нянчился с ним Суворов, как с дитятеткой малым, – усмехнулся Якубович. – Мне о том генерал Милорадович рассказывал. Александр Васильевич, Царство ему небесное, все боялся, что великого князя ранят или, не дай бог, в плен возьмут. Представляете конфуз? Тогда в обмен на пленного Константина, французы могли у России требовать все, что угодно. Вот, его через Альпы чуть ли не на руках солдаты и перенесли.