Горячий контакт
Шрифт:
Он вручил мне распахнутое значок и удостоверение, в котором я, скосив глаза, увидел свою фамилию. Оперативно работают в главном штабе ВВКС. Я сижу (лежу), ожидаю расстрела, а мне готовят очередное за время карьеры военного повышение. Захаров расстегнул на мне комбинезон, поменял значок пилота, присмотрелся, увидел темные пятна крови на ткани.
– А…, – начал он, скорее всего решив дать мне нагоняй за грязь, но осекся, поняв, что это субстанция другого рода, присмотрелся, увидел рану на лице, удовлетворенно кивнул: – на сколько суток освободила медицина?
– На пять.
– Хорошо. – Захаров
Стоявший рядом генерал-лейтенант улыбнулся:
– Ну теперь у них работы много. Из дежурившей смены ЦСУ арестовано для предварительного следствия более половины офицеров во главе с Белобородовым. Полковник, запутывая следы, попытался натравить военных юристов на курсанта. Не получилось.
Захаров, выслушал, кивнул и повернулся ко мне. В его руках оказалось еще одно удостоверение и значок:
– Вручаю вам, товарищ курсант, свидетельство личного мужества, без которого не должен существовать ни один летчик – истребитель.
И он торжественно вручил мне удостоверение и нагрудный знак «За сбитое воздушное судно». Критически посмотрел на меня. С двумя значками, которые хотя и не являлись государственными наградами, но высоко ценились среди личного состава ВВКС, я должен был выглядеть достаточно импозантно. Тем более с висящим рядом беркутом.
– Стрелять ты умеешь, это я вижу. Летает хорошо? – Обратился он к Оладьину.
– Входит в десятку лучших пилотов набора. После учебного боя с Ладыгиным начальником курсов присвоено звание сержанта. Не успели оформить официально, вот и ходит пока в курсантских погонах.
Ух ты! А я и не знал, что я такой хороший пилот! Почему мне не сказали? От офицеров, начиная с покойного Рымарова и завершая тем же Оладьиным, когда он снисходил до общения с обычным курсантом, обычно доставались нагоняи и утверждения в низком интеллектуальном и профессиональном уровне. Еще меня персонально бранили за озорство.
– Готовьте приказ о досрочном выпуске, – приказал Захаров, – но пока до особой команды держите на положении курсанта. Пусть грызет гранит науки.
Свекольников ничему не удивился, только спросил:
– В каком звании впускать?
Захаров внезапно ухмыльнулся:
– Об этом мы уже побеспокоились, – он протянул руку назад, адъютант что-то вложил в нее.
– Держи, лейтенант, – с этими словами Захаров протянул мне… лейтенантские погоны и новое удостоверение. Офицерское! Вот чего я не ожидал, о чем даже не мечтал. – Желаю успешной службы и хотел бы еще не один раз услышать вашу фамилию.
Это был завуалированное прощание. Я поблагодарил за награды, пообещал служить хорошо и слушать командиров, а потом попросился покинуть помещение.
Захаров благожелательно кивнул и я вышел, как можно четче печатая шаг.
Глава 11
Выйдя из штаба, надел погоны и задумался. Надо побеспокоится о ночлеге. На гарнизонную гауптвахту путь мне, к счастью, заказан. Вариант только один – возвращаться в казарму. Хоть и не лейтенантское это дело – жить в одном помещении с курсантами. Но на несколько дней можно. Негромко засмеялся этой мысли и пошел к казарме. Осторожно приоткрыл дверь
– Самоволка? – спросил, ласково улыбаясь. Улыбка была крокодиловой, я вполне реально представил масштабы укуса. Вместо оправданий пошевелил плечами. В комнатушке, отделенной наполовину фанерной перегородкой было светло от настенного светильника. Дневальный увидел новехонькие погоны, скользнул глазами по значкам на левой стороне груди, вдруг широко улыбнулся:
– Товарищ лейтенант Савельев? Очень приятно. Все-таки наградили, а не под трибунал отдали начальники. Мы сегодня языки смозолили, гадали о вариантах развития событий.
– И как решили?
– А никак. Пятьдесят на пятьдесят. Половина ожидала награждения, половина – трибунала. Слухи такие доходили, что то ли Георгием награждать, то ли расстреливать с конфискацией имущества.
– Почти, – сообщал я, – следователь угрожал.
– Да? – лицо дневального перекосилось хитрой ухмылкой. – Но закончилось то лейтенантом. – Он помолчал и предложил: – давай, лейтенант, ложись спать. Время уже час, а завтра вряд ли день будет легче.
Совет был стоящим. Чутье мне подсказывало, что завтра я буду вертеться, как белка в колесе. К тому рана еще побаливала и ощущалась слабость и повышенная температура. Следовало бы сходить в медпункт, но там, скорее всего, был только дежурный санитар, а здесь, в казарме, я чувствовал себя, как дома.
С этими мыслями я разделся, залез под одеяло и мгновенно заснул. Курсанты же так устали за день, что даже не слышали моего прихода.
Утром меня разбудили приглушенный шум множества ног и многочисленные шепотки. Я открыл глаза и чуть не заорал от испуга. Моя кровать была со всех сторон окружена толпой курсантов в одном нижнем белье. Они медленно передвигались, приглядываясь к моему комбинезону.
Я делано равнодушно зевнулся, сел. В ране остро дернуло, хотя и не так болезненно, как вчера. И будто только увидел толпящихся курсантов.
– Мужики, сколько времени?
– Полшестого, – хором ответило несколько человек.
– Еще полчаса спать, вы чего встали?
– А ну качать его!
От качания я сумел отбиться, делая упор на свое скверное состояние здоровья. Вместо этого быстро оделся и с гордостью представил свой измятый, в пятнах крови летный комбинезон, главным достоинством которого было наличие лейтенантских погон и двух значков – пилота второго класса и «За сбитое воздушное судно».
Народ зачарованно уставился на изменения в моем обмундировании. Большинство из нас никогда не добьется моих достижений, сгорев в скоротечных стратосферных боях над Землей в первые недели регулярной летной службы. Тем было интереснее пощупать лейтенантские погоны, до сих пор видимые только на плечах инструкторов, и рассмотреть знаки отличия. Больше всего парней интересовал значок пилота второго класса. Я вначале обиделся на невнимание к моим победам, а потом понял, что квалификацию пилота пусть не второго, а третьего класса они еще могут получить, а вот сбить вражескую тарелку и остаться целым имеется только несколько шансов из ста. Поэтому зачем смотреть на недосягаемое.