Горячий пепел. Документальная повесть. Репортажи и очерки
Шрифт:
Проигранный судебный процесс вызвал ярость у хозяев "Ниссана". Дело было не только в амбиции: они боялись, что, после того как ядро боевого коллектива отстояло за собой легальное право на существование, люди вновь станут тяготеть к нему.
Было решено сломить волю непокорных, не гнушаясь ничем, вплоть до массовых избиений. Не щадили даже женщин. Тех работниц, которые особенно торопятся после смены, чтобы забрать детей из детского сада, часами не подпускали к проходной.
Изо дня в день росло число раненых. А мастера, начальники смен между тем обходили жилища
— Посоветуйте своему, чтобы ушел с завода, иначе ни ему, ни семье несдобровать. Житья вам здесь все равно не будет.
Престарелую мать одного штамповщика угрозами по телефону довели до сердечного приступа, который стоил ей жизни.
— Обещай мне, сын, что ты уйдешь из этого профсоюза. Сила на их стороне, они погубят тебя, — сказала она перед смертью.
Рабочий выполнил просьбу матери, переселился в другой город. Но сделал это с тяжелым сердцем, потому что девушка из рабочего хора, его невеста, сказала, что не станет женой человека, который оставил друзей.
Держа заводскую территорию за семью замками, администрация делала вид, будто ничего не знает о массовых избиениях, пыталась изобразить репрессии как "нелады между рабочими".
Однако скрыть от посторонних глаз события на бывших заводах "Принс" в Огикубо, Мураяма и Митака не удалось. Всеяпонский профсоюз металлистов, Коммунистическая партия Японии отпечатали и распространили полтора миллиона листовок о бесчинствах, творившихся в окрестностях Токио. Рабочие хоры движения "Поющие голоса Японии" стали изо дня в день нести посменную вахту у заводских ворот, с песней провожая членов профсоюза "Принс" на работу и с песней же встречая их после трудового дня.
Напуганные оглаской, предприниматели прекратили репрессии. Но постарались так перетасовать людей на рабочих местах, чтобы затруднить членам профсоюза "Принс" общение между собой, их влияние на остальной коллектив.
Членам профкома запрещают беседовать с рабочими на заводе. Стоит кому-нибудь из них в обеденный перерыв пойти в другой цех или в дирекцию, им буквально силой преграждают дорогу. Освобожденных профсоюзных руководителей вовсе лишили доступа на предприятие, объявив их уволенными. Поскольку у коллектива отобрали помещение для собраний, сломали доски объявлений в цехах, главной формой профсоюзных связей стало распространение листовок.
И все же ни в дни массовых репрессий, ни в последующие годы изнурительной скрытой борьбы администрация так и не сумела никого переманить из одного профсоюза в другой.
— Мы понимаем, как важен уже тот факт, что нам удалось отстоять свое знамя вопреки чудовищному нажиму, — рассказывает генеральный секретарь профсоюза Судзуки. — Но мало сказать, что мы существуем, — мы боремся. Из года в год мы участвуем в весенних наступлениях, бастуем, распространяем листовки, стараясь быть выразителями интересов всех тружеников компании.
Красочные рекламные проспекты восхваляют автомобильную промышленность как воплощение новых черт японской индустрии. Они утверждают также, что отношение между трудом и капиталом на автозаводах "Ниссан" — образец для всей Японии. С этим, пожалуй, можно согласиться в том смысле, что рассказанное выше — отнюдь не случайный эпизод, а характерный пример попыток монополистического капитала под предлогом "промышленной реорганизации" расколоть и обескровить профсоюзы в ведущих отраслях индустрии.
Дыхание весны
"…Веселее зачирикали воробьи на моем окне. Оттуда, с воли, повеяло теплом. От него молодеют заиндевелые стены камеры.
…Когда становится трудно, вспоминаю о русских борцах против царизма, сосланных в Сибирь или заточенных в подвалы Петропавловской крепости. Часто говорю себе: сколько тягот и жертв выпало на долю советского народа. Пришлось сражаться, строить, опять сражаться и снова строить. Когда я сейчас думаю об этом, из самых глубин сердца поднимаются чувства благодарности и любви к советским людям, которые вынесли все испытания и идут в первых рядах человечества.
В эти дни особенно хочется передать привет братьям и сестрам в Стране Советов…"
Эти строки написал в токийской тюрьме Сугамо заключенный Кэйсукэ Такэутй, который провел в ее стенах почти два десятилетия.
— Посетитель с номером тридцать три, пройдите в восьмую кабину, раздается голос из репродуктора, совсем как на переговорном пункте.
Комнатка чуть побольше телефонной будки была разделена надвое металлической решеткой. Точнее, даже сеткой, настолько густой, что я поначалу вертел головой, стараясь получше разглядеть заключенного, вошедшего через противоположную дверь вместе с надзирателем.
Я сказал Такэути, что принес ему несколько веток распускающейся сакуры. Лицо узника вспыхнуло, глаза подернулись влагой.
— Это цветы моего детства, о котором теперь и радостнее и горше всего вспоминается, — совладев с голосом, произнес он.
Закрыв глаза, словно позабыв об окружающем, Такэути чистым, сильным голосом затянул песню. Привольная народная мелодия билась о тюремные стены, словно ища выхода.
— Я тут пою, наверное, больше всех, — улыбнулся Такэути, заметив мой взгляд, брошенный на надзирателя. — Песни — верные друзья, особенно старые, запомнившиеся еще с воли, такие, как "Катюша" или "Огонек". Ничто так не скрашивает одиночества, как они. Вот я и не расстаюсь с ними: и на прогулке, и когда прибираюсь, и когда стираю. В камере вообще-то запрещено петь в полный голос…
Вряд ли разрешалось это и во время свиданий. Но для обитателя одиночки № 3277 были послабления. Он мог, например, вставать по утрам когда вздумается и сколько угодно засиживаться после отбоя. Он мог покупать и читать любые книги, журналы, газеты и вести любую переписку. Узника камеры № 3277 как бы не касался суровый тюремный режим. Но никто из соседей не завидовал ему, человеку, приговоренному к смерти.
Книга Такэути "В ожидании весны", куда вошли его стихи, воспоминания, письма к жене и детям, — это в самом прямом смысле "Репортаж с петлей на шее".