Горят как розы былые раны
Шрифт:
Эта теория ослепила Голландца безумием всего на мгновение. Но этого мгновения хватило, чтобы он вошел в квартиру. В прихожей – никого. Скользнув взглядом, Голландец увидел дверь из толстого непрозрачного стекла. И в эту секунду он услышал приглушенный голос и звуки приближающихся шагов.
– Простите, что вошел без приглашения, но дверь была открыта, а на звонок вы не отреагировали.
Глаза Голландца лихорадочно искали в глухом коридоре убежище.
– Между тем я и раньше не пускал вас дальше прихожей, – назидательно, словно указывая на серьезную ошибку, не проговорил, а промычал кто-то второй. – Раз дверь открыта – войдите и ждите.
– Простите…
Размышлять дальше, как поступить, было уже вредно для здоровья. Голландец открыл стеклянную дверь, ведущую в темную комнату, и снова прижался спиной к стене, а ухом – к щели между косяком и дверью. В комнате тонко тянуло дорогим парфюмом. Видимо, это была спальня.
«Прихожая, тут же – спальня. Пусть даже для гостей. Планировка более гомосексуальная только в Комитете. Везет мне сегодня на приятные запахи. Не к добру».
– Итак, сколько вы хотите?
– А как сильно вы ее хотите?
– Перестаньте пороть чушь. Каждый предмет имеет свою цену. И она не может колебаться от желания эту вещь приобрести.
– Пятьсот.
– Я дам вам двести, – пообещал неизвестный.
– Всего хорошего.
– Подождите! – Голландец услышал, как по полу суетливо застучали тапочки. – Это всего лишь торг.
– Мы не на базаре.
– Но и не в магазине, да? – только сейчас Голландец расслышал в голосе хозяина квартиры южные нотки. Но это не голос уроженца Сочи. Скорее, уроженца Ташкента. – Деловые люди всегда обсуждают цену.
– Цена – пятьсот. Вас это устраивает? – сказано это капитаном было так, что ничего другого в ответ, кроме «Хорошо, хорошо, пусть пятьсот!», Голландец и не рассчитывал услышать.
– Ее сейчас привезут. Тогда подождите здесь, я пока доделаю дела…
И Голландец на секунду зажмурился от вспыхнувшего под потолком света.
Кафель до потолка, ванная в углу, мощная, как авианосец класса «Миссури». Шторка полукругом. Унитаз в другом углу. Шкафчик для полотенец. Раковина-стойка с золотым краном. И хотя убранство комнаты, куда занесло Голландца, располагалось на площади не менее пятнадцати квадратных метров, все равно это была не спальня. В спальнях не бывает унитазов.
Не раздумывая и секунды, он с рюкзаком на спине бросился в ванную и остановил колыхание шторки в тот момент, когда дверь открылась. Голландец стоял в кроссовках посреди ванны и старался дышать через раз.
Огромная волосатая рука втиснулась между стеной и шторкой и открутила кран. С потолка на голландца обрушился водопад ледяной воды.
– Что? – спросил хозяин, и рука его с растопыренными пальцами замерла над смесителем.
– Подлец… – уже не боясь быть услышанным, прошептал Голландец. Он дотянулся до крана горячей воды и открутил его. Вода стала умеренно теплой.
– А почему я должен вам доверять? Вы же мне не доверяете?
«Вероятно, кэп обиделся, что его заставили ждать в прихожей».
Волосатая рука взялась за второй кран, и пальцы, цокая перстнями размером с гайку на двадцать четыре, открутили его почти до отказа.
На голову Голландца обрушился почти кипяток. Он закрутил кран наполовину и вовремя отдернул руку. Перед ним, словно прося подаяние, опять появилась массивная волосатая длань. Хозяин проверял температуру душа. Убедившись, что не замерзнет и не ошпарится, он задернул шторку, чтобы вода не прыскала на кафель.
«Пятьсот тысяч долларов за неизвестную картину Ван Гога… Это все равно что пятнадцать миллионов рублей за никому не известное яйцо Фаберже».
Стоя под напором воды и сплевывая стекавшую в рот воду, Голландец размышлял, как капитану удалось узнать, что эта картина стоит очень серьезных денег, – это во-первых. Провести ее экспертизу – во-вторых, и найти покупателя – в-третьих. И это всего за пару часов.
«А если он знал заранее, что картина в моей мастерской – Ван Гог?..»
От мысли этой Голландец зажмурился.
«Это значит, что он как-то связан с Лебедевым? А если не связан, то держал под контролем картину с того момента, как она оказалась у него? Значит, он был свидетелем кражи ее из микроавтобуса Лебедева? То есть он каждый мой шаг держит под контролем?»
И следующая мысль вспыхнула обжигающе: «Да кто он такой?..»
Время между тем шло. Было очевидно, что под душ хозяин не полезет, пока не отправит восвояси капитана. А не отправит он его, пока ему не доставят картину. То есть пока не произойдет расчет.
«Однако как споро вы дела делаете, ребята… – Голландец улыбнулся уголками мокрых губ. – Один звонит, говорит: «Давайте, везите Ван Гога». А второй в прихожей отсчитывает ему полмиллиона».
Звонок в дверь заставил его напрячься. Он завел руку за спину, расстегнул молнию и вынул из кармана рюкзака нож. Нажал на кнопку, и рукоять выбросила вороненое, острое как бритва лезвие.
Плохо дело. Эксперимент с капитаном не удался. А рисковать с волосатым Голландец не хотел. Держать под контролем картину в квартире мента и в квартире южного нувориша – это разные вещи. Правда, еще бы час, и картина ушла из рук капитана. Он оказался проворнее, чем от него можно было ожидать. Но вот как держать на расстоянии вытянутой руки «Ирисы», когда они в апартаментах этого дяди, – непонятно. Он из той страны, в которой ее представители по телефону решают вопросы ценой куда дороже пятисот тысяч долларов… Но как капитан узнал про «Ирисы»?!
Капитан уйдет, его курьер покинет квартиру вместе с ним. В апартаментах останется только южанин. И полотно нужно немедленно забирать.
Дверь хлопнула.
Так быстро? Да, это вам не Чикаго. Это там детский сад: «Кидай мне товар». – «Покажи деньги». И все под двумя десятками стволов с обеих сторон. Это Москва. Чувак отдал рулон полотна Ван Гога, другой чувак набросал ему в подол рубашки пятьдесят упаковок со стодолларовыми купюрами. Один только глазом по картине скользнул. Другой пару пачек проверил, чтобы убедиться, что серийные номера на купюрах разные. И сразу обе стороны становятся участливыми.