Госпиталь. Per Aspera
Шрифт:
Вот так чудеса…
Пока я прихожу в себя, метаморфозы продолжаются. На голове Дознавателя появляется картуз, он причудливой формы, в Киеве таких не встречал. Как и кокард с серебристым гитлеровским орлом, в музее, разве что. Туловище бывшего Дознавателя одето во френч с широкими накладными карманами, на поясе патронташ. Брюки, это видавшие виды красноармейские галифе, заправлены в сапоги с высокими голенищами. Я еще перевариваю картину, когда незнакомец, словно очнувшись, приходит в движение. Чуть подается вперед, растерянно моргает, словно его вытащили из кровати в четыре утра. Таращится на меня невидящим взором,
— Опять?! Нет, только не это…
Поворачиваю голову, потрясенно гляжу в проем очередной двери. Раньше она была заперта, кто ее отомкнул, ума не приложу. За порогом — улица. Та самая, провинциального городка, что раз за разом являла себя во снах. Та, где я мальчишкой угодил в аварию. Только небо из пронзительно бирюзового сделалось грязным, низкие тучи сыплют косым дождем, но он — не помеха для пожаров, которые никто не спешит тушить. Огонь бушует, выбрасывая жирные шлейфы дыма, как бывает, когда горит мазут. Асфальт пропал, тракт вымощен грубым булыжником. По узкому шоссе плетется толпа, в проем не видать ни головы, ни хвоста колонны. Люди тащат на себе нехитрый, нажитый годами скарб. Он им не понадобится на новом месте, как я догадываюсь, ибо дорога ведет напрямую в ад. Та самая, где спустя полвека случилась авария.
Последними вижу полицаев. Они суетятся, приглядывая, чтобы никто не разбежался…
— Ну пожалуйста, умоляю, не надо… — стонет незнакомец в метре от меня. Позабыв о толпе, наблюдаю, как в уголках его глаз выступают слезы. — Боже, прошу тебя, не заставляй меня снова делать ЭТО, я не смогу…
Он подымает лицо к потолку. В комнате, где мы с ним очутились, своды низкие, темные, все в потеках. Не похоже, будто за ними скрывается всемогущий адресат, к которому обращены его мольбы.
— Пожалуйста…
— Эй?! — доносится со двора. Голос зычный, явно командирский, привыкший распоряжаться. — Орест?! Ты там?!
— Здесь, — одними губами откликается полицай с лицом Афганца.
— Не слышу?! — рявкает невидимый пока начальник.
— Не выдавайте нас, — шепчет кто-то из-за спины. Голос — женский. Порывисто обернувшись, вижу его обладательницу. Это худенькая молодая женщина лет двадцати пяти. Вжавшись в угол, она судорожно обнимает дитя, девчушку, которой в лучшем случае исполнилось лет пять.
— Пожалуйста, — молит несчастная женщина. Полицай колеблется, это читается на его лице. Поразительно, но ни он, ни она, не видят меня. Ни полицай, ни молодая мать. Разве что ее крохотная дочурка почувствовала мое присутствие, но она слишком напугана, чтобы вымолвить хотя бы слово.
— Пожалуйста…
— Эй?! — летит из дверного проема начальственный голос. От него вздрагивают все трое, мать, ее дитя и колеблющийся полицай. Наверное, он только учится быть палачом, наука дается ему с трудом, однако, лиха беда начало…
— Ну пожалуйста! — женщина заламывает руки. У нее красивое лицо, в больших глазах мечется страх.
— Я не могу, — шепчет в ответ полицай.
— Если вы нас выдадите, они нас убьют…
— А если не выдам, они убьют меня…
Чаша весов колеблется, на кону слишком большие ставки.
— Прости, — бормочет молодой полицай. — Для меня уже слишком поздно.
— С кем ты там болтаешь?! — рявкает начальник.
— Да с бабой…
— Тащи ее сюда!
Для меня становится очевидным, еще минута, и обе они пропали. Выбросив руку, хватаю полицая за плечо. Проносится мысль, эти трое — призраки,
— Ты кто?!
— Оставь их в покое!
— Стой, а то буду стрелять!
— Стреляй! — рычу я. Лязгает передергиваемый затвор. Ствол карабина глядит мне точно в грудь. Что случится, когда он нажмет на курок, а к тому все идет, не представляю даже отдаленно. Я паду от его пули, отправившись в новый, еще более затейливый кошмар? Пока не проверишь, не узнаешь.
— Сам напросился! — визжит полицай и осекается, беззвучно шевелит губами. Стоит, ошалело таращась на меня, с пальцем на спусковом крючке, затем выпускает карабин. Оружие гулко падает на дощатый пол. Заворожено наблюдаю, как под глазами полицая залегают мешки, кожа становится дряблой. На мгновение он и вправду становится точной копией Афганца, но сорвавшийся с тормозов метаболизм уносит его дальше. Секунда, и лоб прорезают глубокие морщины, волосы лезут клочьями. Полицай, дряхлея на глазах, делает неуверенный шаг вперед, спотыкается и падает ничком. Туловище раскалывается, кусок черепа отскакивает на пару метров. Хочу крикнуть, но не могу, воздуха снова не хватает. Зрачок уставился на меня, в нем отпечатался такой нечеловеческий страх, что я отворачиваюсь, чтобы не спятить.
Последней на пол планирует белая нарукавная повязка, приземляется в сантиметре от моего сапога. На ней, готическим шрифтом, значится:
Im. Dienst der deutscnen
Wehrmacht
Вспомогательная полиция
На службе у Германского командования
Порядковый номер полицая затерт, впрочем, у меня нет ни времени, ни желания разглядывать останки. Озираюсь по сторонам. Жуткая дверь, продемонстрировавшая мне одну из бесчисленных трагедий, разыгравшихся во время последней Мировой войны, заперта. Ни несчастной женщины, ни ее дочери в комнате нет, что с ними сталось, не знаю. Гадать некогда, сама комната быстро преображается. Стены становятся неровными пластами угля, какими их, вероятно, видят шахтеры в забое. Угольная поверхность поглощает двери, я оказываюсь в западне.
В поле зрения попадается дипломат, принесенный с собой Дознавателем, он выудил оттуда карту ДТП, прежде чем сунуть ее мне под нос. Дипломат по-прежнему лежит на столе. Подскакиваю к нему, поддавшись неосознанному импульсу. Внутри — стопка отпечатанных на машинке документов, несколько шариковых авторучек, целлофановый пакет с бутербродами и несколько яблок. Вероятно, завтрак, прихваченный Дознавателем из дому.
Хватаю дипломат, вытряхиваю его содержимое на стол. Оттуда вываливается куча всякой всячины, часть вещей задерживается на широкой столешнице, часть — сыплется на пол. Последней вываливается зеленая шерстяная кофта. Ловлю ее на лету, расправляю.
Да, это она, моя детская кофта без молнии, с капюшоном и картинкой, изображающей Микки Мауса. Герой бесчисленных мультфильмов и комиксов вертит на указательном пальце пластинку, и при этом задорно подмигивает мне. В жизни не держал в руках вязальных спиц, но не сомневаюсь, с бабушки, вероятно, сошло семь потов, когда она воспроизводила картинку, позаимствованную из какого-то иллюстрированного импортного журнала.
Капюшон кофты — будто изъеден молью. Весь в дырах, он просвечивает, как решето. Это — работа осколков.