Госпиталь. Per Aspera
Шрифт:
Одинокая как я, слеза, скатывается по небритой щеке и падает на пол, выложенный холодной плиткой.
Что-то я совсем сдаю. Так можно и двинуться… Блин, да я за всю жизнь столько не плакал, как здесь.
Добро пожаловать в мой личный четырехэтажный ад.
Бессмысленно смотрю на телефон с минуту, утираю глаза тыльной стороной ладони. Прячу мобильный в карман.
Только бы не сойти с ума
Оставь, ты давно свихнулся.
С губ срывается смешок, хоть глаза продолжают слезиться. Туман за окном рассеялся,
Обмануть себя оказывается непросто, от этого бестолкового занятия меня отрывает сухой надсадный кашель, доносящийся из палаты. Заглянув внутрь, вижу, как мальчишка безуспешно пытается откашляться. Лицо искажено болезненной гримасой, но глаза остаются закрытыми. Это невероятно, но он по-прежнему спит.
Подбегаю к койке, присаживаюсь на краешек, беру его ладошку в свои.
— Ну-ну… перестань… все будет хорошо…
Следовало бы его поднять, но я боюсь, что тогда он точно проснется. Мой тихий увещевающий голос — не лучшая помощь от кашля, но… как ни странно, мальчишка затихает, успокаивается.
Сижу какое-то время не шевелясь, смотрю в его лицо. В свое лицо, каким оно было в то счастливое время, когда еще не нужно было бриться и думать о будущем. Зарабатывать деньги в обмен на жизнь, расчерченную посуточно за исключением суббот и воскресений, предоставляемых для обязательного шопинга. То есть, спуска заработанного обратно, в централизованную клоаку…
Вздыхаю, пытаясь представить, как здорово это было — просто играть в футбол, кататься на велосипеде или собирать модели самолетов в масштабе один к семидесяти двум.
Нежно отбрасываю с его лба челку, взмокшую от пота. Беру с тумбы платок и осторожно протираю ему лоб. Мальчишка продолжает спокойно спать. Ну, что же, пора делать компрессы. Взяв ватку, смачиваю раствором календулы, аккуратно прикладываю к гематоме.
В какой-то момент мне чудится, что, когда я прикасаюсь к ней, сам чувствую легкое покалывание, будто травинкой за правым ухом. Пытаюсь сконцентрироваться на этом ощущении, но оно пропадает. Так быстро, словно просто померещилось.
Так, пожалуй, хватит на первый раз.
Отставляю банку на тумбочку. Оглядываюсь, куда бы выкинуть ватку, но в палате проблема с мусорными ведрами. Поколебавшись, кладу ее в карман, выброшу позже.
Сижу еще пару минут рядом с мальчишкой. Потом осторожно встаю, выхожу из палаты. Появляется мысль пропустить пару стаканчиков кофе. Но, я отбрасываю эту идею. Не хочется оставлять его одного. Вдруг Малой проснется? Кстати, я решил называть его именно так, Малым, душевного спокойствия ради. Если в полной мере осознавать, что смотришь на самого себя, как путешественник во времени из «Конца Вечности» Азимова, становится не по себе.
Итак, думаю, мне лучше побыть рядом на тот случай, если он придет в себя. Как «приятно» оказываться один на один с этой больницей, я знаю на собственной шкуре. Такого не пожелаешь и врагу. И уж тем более — десятилетнему себе.
Побродив по коридору туда-сюда, чтобы размять мышцы, возвращаюсь в палату. Там — без перемен. Снова подумываю о кофе из автомата, когда на глаза попадается лямка спортивной сумки, выпавшая из тумбочки у кровати Малого.
Поддавшись искушению (нехорошо лазить по чужим вещам, но они ведь и мои тоже), открываю дверцу, надеясь, что она не заскрипит. Вытаскиваю сумку и, от неожиданности открываю
Ух ты, откуда он здесь?
Тяну язычок молнии, уже догадываясь, что к чему. Так и есть, я не ошибся, вот они, несколько коробок с пластиковыми моделями самолетов, которые раньше собирали при помощи клея на основе дихлорэтана, обладавшего резким, специфическим запахом. Для кого-то он — нестерпимая вонь, а для меня — запах самого лучшего хобби на свете, ассоциирующийся с безоблачным детством. Не могу удержаться, губы непроизвольно растягиваются в улыбке.
Осторожно вынимаю из сумки яркую картонную коробку. На крышке — стремительный силуэт взлетающего реактивного истребителя с синими, обведенными в кружок звездами американских ВВС и крупными черными буквами USAF по бортам. Чуть ниже надпись: Lockheed F-104 Starfighter. Ба, да ведь мне знаком этот самолет. У меня была именно такая модель, произведенная компанией Matchbox. Американские военные пилоты прозвали эту машину летающим гробом, вполне заслуженно, говорят, она частенько падала, хоть и была при этом абсолютным рекордсменом по части скорости.
Может, как раз из-за того, что конструкторы принесли одно из качеств в жертву другому?
В любом случае, Пентагон быстренько сплавил эти истребители союзникам.
Невольно улыбаюсь этим, казалось бы, надежно погребенным на чердаке памяти познаниям, которые стали бесполезными, как только я повзрослел. Впрочем, не совсем невостребованными, как выясняется.
Соблазн так велик, что я, не выдержав, открываю коробку. Детали модели, моделисты зовут их литниками, упакованы в полиэтиленовый пакет, им еще только предстоит быть склеенными, чтобы стать самолетом. По ходу дела размышляю над этой любопытной, свойственной одному роду Homo sapiens особенности: сначала отпечатать паззл на хорошей бумаге, затем раскромсать его на мелкие кусочки, а потом получать утонченное удовольствие, восстанавливая целостную картину.
Кстати, если все детали упакованы в полиэтилен, откуда такой сильный запах клея? Запечатанные модели так не пахнут. Мне ли не знать…
Отложив коробку со «Старфайтером», снова лезу в сумку. Там лежит какой-то кулек, вынимаю его, стараясь не шуршать слишком громко.
Может позже, когда Малой проснется?
Но, я не в силах остановиться. Под кульком новая коробка, больше первой. На ней снова изображен самолет. Узнаю его с первого взгляда. Это «North American F-86 Sabre», американский истребитель, попивший крови советским пилотам в небе Кореи полвека назад. Внутри — практически готовая модель, осталось разве что приклеить всевозможные антенны, да прицепить под фюзеляж побольше ракет, они лежат тут же, в кульке, заблаговременно выкрашенные серебром. Судя по всему, их красили буквально вчера.
И это сделал я. Естественно, а кто же еще?
Над этой моделью я трудился незадолго до того, как попал под машину. Так бы она и осталась незавершенной, в теперешнем состоянии, если бы я, то есть Малой, не выжил.
На лбу выступает испарина, смахиваю пот дрожащей рукой. Тут, в Госпитале все на грани, только что беззаботно вспоминал детство, любуясь самолетиками, и вот стою, ни жив, ни мертв, как сапер над взрывателем мины неизвестной конструкции.
Может, мне нужно доделать эту модель? Вопреки тому, что должно было случиться?