Госпиталь. Per Aspera
Шрифт:
— О чем?
— О доме…
— Я тоже хочу домой, — его голос опять дрожит. Крою себя последними словами, обещаю не распускаться и, впредь, тщательно взвешивать каждое слово. И каждый поступок, естественно. В больничных палатах — только начни разводить сырость, немедленно последует цепная реакция. Даже если цепочка из двух человек, не следует замыкать ее в круг.
— Где же моя мама? — всхлипывает Малой.
— Она скоро приедет, я же обещал. А пока лучше представь себе, как будешь хвастать перед друзьями: встретил на узкой боевой тропе машину и не уступил ей дорогу!
Откуда я взял эту фразу? Все, вспомнил, я позаимствовал ее у Джека Лондона, только слегка
Наблюдаю за Малым в надежде на старателей с Клондайка, вот кто до последнего вздоха боролся за жизнь и ни при каких обстоятельствах не вешал носа. Однако, эффект — нулевой. Приходится признать: воспоминания-то у нас общие, но Лондона я, очевидно, прочел позже. Значит, Малому лишь предстоит его для себя открыть. Что и говорить, завидую…
— Тебе — хоть бы хны, машина — вдребезги, вообще не подлежит восстановлению, — поясняю я.
Малой улыбается сквозь слезы. Ну, слава тебе, Господи, сработало.
— Поверь, — продолжаю я, чтобы закрепить успех, — девчонки будут бегать за тобой косяками.
Он уже смеется.
— Не думаю. Я им никогда особо не нравился. Из-за очков.
— Еще как будут, вот увидишь, — заверяю я, думая о том, что девчонки — не та тема, которой можно заговорить зубы в неполные десять лет. И тут меня осеняет.
Самолетики!
Ну, конечно же, самолетики — совсем другое дело. Мое лицо принимает заговорщическое выражение.
— Скажу тебе по секрету, я тут, пока ты спал, заглянул в твою тумбочку. Там у тебя несколько моделей самолетов. Предлагаю их склеить, что скажешь?
Вижу блеск в его глазах. Мне он хорошо знаком. Вот и отлично, значит, попали в точку. Малой наклоняется к тумбочке, открывает дверцу.
— Я, кстати, тоже этим делом увлекался когда-то, — добавляю, пока он шурует внутри, — так что, если ты не будешь против, конечно, с удовольствием составлю тебе компанию.
Он уже достал коробки и сосредоточенно изучает их содержимое. Мысли о доме отступили на дальний план. По крайней мере на время, но и это меня вполне устраивает.
— Ну, что скажешь? По рукам?
Читаю на его лице сомнение. В глазах — желание белочки самолично полакомиться вожделенным орешком. Это жадность, но она нисколько не задевает меня. Напротив, улыбаюсь, наблюдая, как его захлестывает это замечательное увлечение. Как хорошо, что оно у него (у нас) есть. Как вовремя…
— Давай, я буду клеить, а ты будешь красить детали, ладно? — предлагает Малой после минутного колебания. Соглашаюсь, губы снова растягиваются в улыбку. Вспоминаю, как именно таким образом распределял воображаемые роли, представляя, будто делаю модели с отцом, когда был таким, как Малой, а точнее, когда был Малым. Моим мечтам не суждено было осуществиться в том мире, который теперь мы оба покинули. Они стали реальностью лишь здесь, в Госпитале. Я могу наблюдать за их воплощением со стороны, оказавшись на месте отца. Во мне просыпаются странные, незнакомые ранее чувства, я ощущаю себя старшим братом, возможно, даже отцом, ведь я гораздо старше, а младшего брата у меня никогда не было. Как, впрочем, и отца.
В порыве этих чувств присаживаюсь рядом, обнимаю Малого за плечи.
— Все будет хорошо, Саня.
Он довольно резко оборачивается, в глазах мелькает, если не испуг, то как минимум, удивление. Задерживаю дыхание, не знаю, что делать. Он расслабляется, улыбается мне, видимо, тоже что-то такое почувствовав, только по-своему, по-десятилетнему.
— Ладно, — перевожу дух, — ты давай, начинай, а я пока — чай забацаю.
— Хорошо. — Он уже целиком в своих моделях.
— Ну, не буду мешать.
Встаю, выхожу в коридор. На пороге задерживаюсь, чтобы еще раз взглянуть, как Саня распаковывает пластиковые литники, раскладывает перед собой на простыне, листает инструкцию по сборке. Снова поддаюсь трепетным братским чувствам, каких не знал никогда прежде.
Я обязан вытащить его отсюда. Не говоря уж о том, что его спасение напрямую касается меня.
Вопрос, как это сделать, по-прежнему открыт. Ответа на него нет. С появлением Малого загадок только прибавилось. С этой мыслью, заглядываю в палату Афганца. Она пуста, зато на тумбе у окна — банка с нарезанными дольками лимонами, к которым мы так и не притронулись. Рядом — кипятильник, смастеренный солдатом из подручных средств.
— Спасибо тебе, — бормочу я, прихватив этот полезный инвентарь. Делаю шаг к выходу, но почему-то вместо того, чтобы уйти, опускаюсь на крайнюю у окна койку. Здесь когда-то стоял его круглый, как воздушный шар брезентовый рюкзак, навеявший мне воспоминания о пионере Пете Рыжике и его верных друзьях Мике и Муке. Что-то удерживает меня в комнате. Опускаю глаза к сделанному из двух лезвий кипятильнику.
— Ладно, ты сиди, короче, вспоминай, а я пока чай забацаю.
— Чай? — Успеваю резко обернуться до того, как понимаю, хрипловатый голос Афганца прозвучал в голове. Поразительно, всего пару минут назад я бросил эту фразу Малому, слово в слово. Теперь Афганца нет, но воспоминания снова на пороге, правда, это уже другие воспоминания. Более четкие. Я, конечно, могу ошибаться, и даже выдавать желаемое за действительность, но сдается, в памяти теперь гораздо меньше тумана. Скоро из него наверняка проступят картины, искусно спрятанные еще вчера. Не сомневаюсь, тут не обошлось без Малого, лед тронулся, стоило мне обнаружить его на соседней койке. Причем, похоже, дело далеко не только в том, что я услышал от него настоящее имя мамы.
Это, конечно, еще ничего не доказывает…
Конечно, это просто еще одно совпадение…
Афганец не говорил, что у него был сын. Упомянул вскользь, что жена носила ребенка, когда приехала к нему на присягу в Белоруссию. Может, она родила дочь?
Малой скоро забеспокоится, куда ты провалился. Иди, сделай чертов чай, как обещал, хватит об этом…
Но я не спешу.
Саня, пока занят самолетиками, не заметит и восьмибального землетрясения…
— Так и есть, — усмехаюсь я.
Успокоив себя таким образом, решаю задержаться в седьмой палате еще немного. Остаюсь на койке у окна, прикрываю глаза, пытаюсь нарисовать лицо отца.
Это так непросто, отличить вымысел от реальности. Мы с ним разминулись, черно-белые фотографии — не в счет. Их всего несколько — две или три, на первых страницах старого семейного альбома. На одной — отец в гражданке, похоже, только-только окончил школу. На военных карточках, пришедших домой, в отличие от него, отец на фоне какого-то моста. Странно, свадебных фото у родителей не было, о причинах мама никогда не заикалась, мне же не приходило на ум спросить, я воспринимал этот факт, как данность. Дальше в альбоме я маленький: в кроватке, в зоопарке, на трехколесном велосипеде, среди фотографий все чаще попадаются цветные, но это уже другие истории, они писались без него.