Господин 3. Госпожа
Шрифт:
17 мая 1968г
Странно, очень странно. Я просидела весь день в своей комнате, мне не дали никакой работы, и господин ни разу не позвал меня к себе, даже спеть. Скучаю ужасно, уж лучше бы протирать стаканы…
20 мая 1968г
Ещё несколько дней в такой же тоске. Единственный человек, которого я вижу — безмолвная служанка, что приносит мне еду. Становится всё жарче, но клянусь мамиными башмаками, я готова работать на самом солнцепёке, лишь бы покинуть эту ненавистную пустую комнату, в которой я схожу с ума!
21
Даже не верится! Сегодня у меня был почти праздник. Господин вызвал вечером в большую комнату, со столами, уставленными яствами. Там было множество гостей — всё сплошь мужчины, от молодых до совсем старых. Все они осматривали меня жадными чёрными взглядами — я чувствовала это так, будто меня трогали руками. Омерзительно.
Хозяин приказал петь, и я исполнила свой любимый романс, стараясь в полную силу: мне так осточертело сидеть взаперти, что даже это непотребство уже казалось манной небесной. Тёмные взгляды мужчин стали ещё темнее, а некоторые слуги порой замирали, засматриваясь на меня в изумлении. Вот так. Мой локальный успех в неволе. Что ж, и на том спасибо судьбе.
22 мая 1968г
Этой ночью он опять пришёл ко мне, но — не будил. Я сама не спала (у меня ужасная бессонница от безделья), только притворялась.
Пан Насгулл опустился возле моей кровати на колени (какая честь!) — я поняла это по его дыханию на моём лице и безмятежно-неподвижной постели. Меня снова окутал приятный пряный аромат — казалось, что само его дыхание так пахнет. Внезапно захотелось протянуть руку и потрогать курчавую бороду, но я сдержала порыв. Ещё вообразит опять что-нибудь… Откуда взялся этот порыв, я предпочла не думать.
Мой господин же свои не сдерживал — или, по крайней мере, не все: потрогал мои волосы и даже провёл пальцем по щеке. Осторожно, еле ощущаемо. Я бы даже сказала, нежно. И откуда взялась нежность в таком здоровенном буйволе?
Глава 29.
ХАЛИБ ТЕРДЖАН НАСГУЛЛ
Сказать, что я был в бешенстве — это ничего не сказать. Кажется, встреться сейчас на моём пути армированная бетонная плита — я пробил бы её кулаком — столько во мне было ярости.
Я же сказал ему, я всё объяснил: не надо пугать мою жену, надо оставить её в покое! А он… И что это за история с объятиями? Какого чёрта?! Ни один мужчина на свете не имеет права обнимать мою жену, кроме меня и нашего сына!
Рустам больше не беспокоил меня, я понял, что с этим человеком бесполезно разговаривать и лучше не иметь с ним вообще никаких дел. Однако, чтобы сообщить ему об этом, пришлось потратить немало времени. Трубку он не брал, в моём доме и офисе не появлялся. Знал, подлец, что я его ищу далеко не с лучшими намерениями. Как не знать, если насильно обнимаешь жену брата? Понимал, на что идёт… Честное слово, если бы не заветы Бога и отца, я,
Наконец, мы встретились на пороге моего дома, и только огромная выдержка спасла моего старшего брата от возможности быть оттасканным за ухо, как нашкодивший щенок.
— Нам нужно поговорить, — процедил я сквозь зубы, проходя мимо него и даже не глядя ему в лицо. Меня одолевало отвращение.
Я проследовал без остановок в свой кабинет, а он уныло поплёлся следом. Мне не сразу удалось начать говорить: душила ярость и ещё какой-то комок в горле. Было омерзительно сознавать, что этот человек — мой кровный родственник.
— Рустам, я хочу договориться с тобой раз и навсегда. Твоя нога не должна больше ступать на порог моего дома и я не желаю видеть тебя рядом ни с одним из членов моей семьи — я имею в виду своих жён, детей и внуков. Твоё поведение не может оправдать никакая болезнь. Я даже описать не могу, до чего оно мне неприятно.
Говоря это, я был вынужден смотреть ему в лицо и с отвращением наблюдать, как поддельное сожаление преобразуется на нём в презрительную самоуверенность. Рустам задрал свой жирный подбородок, выпятил губу, а взгляд его налился презрением.
— Не будь истеричной бабой, Халиб! Что такого ужасного я натворил, что ты забыл всякое почтение к больному старшему брату и выгоняешь его и своего дома, как бродягу?
— А ты не строй из себя дурака! Я предупреждал, чтобы ты больше не докучал моей младшей жене…
— Кажется, я не сделал с ней ничего предосудительного.
— То есть, насильные объятия ты не считаешь предосудительными?
— Они не были насильными!
Бешенство снова закипало во мне, выплёскиваясь через край. Сколько можно лгать?!
— В таком случае, я думаю, она не стала бы жаловаться! — заорал я, не в силах более сдерживать ярость.
— Жаловаться? — с презрением переспросил Рустам. — Прости, Халиб, но мне кажется, что твоя младшая жена — просто дура!
Я сжал кулаки и прошипел сквозь зубы:
— Убирайся вон!
Рустам кивнул:
— Ухожу. Но я тебе обещаю, ты очень скоро пожалеешь, что был так груб со мной. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, — с этими словами он вышел из моего кабинета, хлопнув дверью.
Почти сразу после этого туда вбежала Ева, белая, как мел.
— Т-Терджан… я должна рассказать тебе что-то… ужасное!
ЕВА
Муж не высказал мне ни единого упрёка, хотя я видела, что он крайне расстроен моим умалчиванием. Я передала Терджану Петины заверения в том, что он сделал всё возможное, дабы отвести удар от своего директора, но муж всё равно остался крайне обеспокоенным. Он сказал, что от Рустама теперь следует ожидать чего угодно, и уж точно это не конец истории. Приказал мне безвыходно сидеть в своей комнате и уехал опять в офис.