Господин Адамсон
Шрифт:
Но потом в какой-то момент я бросил копать. Тебе как раз исполнилось девять. Просто отложил лопату, и все. Моя миссия, говоря высоким слогом, была выполнена. Я вдруг понял, для чего я учился копать любую почву, даже самую каменистую, в таком бешеном темпе и зачем потратил столько сил на язык навахо. Да, с языком навахо было тоже покончено. Мои старания, которые казались странными всем окружающим, а иногда и мне самому — а как Ноэми смеялась над своим «чокнутым» папой! — обрели смысл.
Анни, я могу сказать это и по-другому. Дело в том, что я пережил еще одно короткое и бурное приключение, когда во мне вновь проснулись и землекоп, и навахо. А возможно, еще и любовник. Я испытал такие чувства, каких уже не ожидал от себя. Итак, четвертого сентября 2011 года (незабываемая дата для нас всех; а для меня не только потому, что произошло примирение Израиля и Палестины) я познакомился с одной женщиной… Да, Анни, я знаю, что ты сейчас думаешь. Смотри-ка, старый козел.
Как бы то ни было, я сидел в ресторане «У медведя» и пил свое вечернее пиво (я только что вернулся с огорода). Какая-то женщина с таким шумом открыла дверь ресторанчика, словно хотела разнести ее в щепки, и направилась к моему столику. Официанта она прогнала с дороги своей палкой. Необыкновенно энергичная старуха. Когда она, тяжело дыша, уселась напротив меня, густая тень упала на стол. Эта дама напоминала лешего или гигантского гнома. Не очень похожа на женщину. Ее лицо было испещрено бесчисленными морщинками. За толстыми стеклами очков выпуклые глаза, какие бывают при базедовой болезни; сильно увеличенные очками, они уставились на меня. Волос у нее, если можно так сказать, уже почти не осталось. Три седые пряди, которые росли на ее розовой дамской лысине, скручены в жиденький пучок. Добавь к этому блузку цвета хаки, коричневую шерстяную юбку, красные носки и тяжелые альпинистские ботинки. Она заказала пол-литра белого вина из Феши. Я выпил свое пиво, а когда заказывал вторую кружку, она уже выдула вино и попросила принести еще пол-литра. Я не обращал на нее внимания — пьющих женщин в «Медведе» было много — и, пользуясь шумом в пивной, зубрил глагол «лаять» на языке навахо. Nah'ah'aliih — он лает. Nah'ah'aliih — он лает еще раз или долго. Nah'o'oliih — он лаял. Nahoofiil — он будет лаять.
— Навахо? — спросила женщина. Ее глаза уже немного осоловели.
Очевидно, забывшись, я говорил вслух или слишком заметно шевелил губами. От неожиданности я чуть не упал со стула.
— Да, атабаскский, — ответил я. — А вы говорите на языке навахо?
— Бегло, — заявила она.
Позднее это оказалось неправдой. Во всяком случае, она ни слова не понимала из того, что я говорил ей. При этом я говорил четко и старательно произносил все глоттальные взрывы. Она покачала головой. А я понимал себя прекрасно и даже осмелился — теперь, когда у меня впервые в жизни появилась слушательница, — строить самые сложные конструкции. Я был в упоении. Глаза женщины, глядевшие на меня, сделались, насколько это было возможно, еще больше. Наконец она хлопнула по столу своей мощной лапой.
— Вы — мой, молодой человек! Вы посланы мне небом! — воскликнула она посреди предложения, которое могло получиться у меня особенно удачным. — Мне сегодня есть что праздновать! Ваше здоровье!
— Ваше здоровье, — ответил я по-немецки и поднял свою кружку.
Она порылась в юбке и протянула мне визитную карточку. «Дафна Миллер, многократный почетный доктор». Думаю, я посмотрел на нее с большим удивлением.
— Это я, — пояснила она. — Со вчерашнего дня. В смысле — со вчерашнего дня многократный почетный доктор. Класс, правда? Это «многократный» — настоящая музыка. До сих пор я была просто почетным доктором. Но их — каждый второй. — Тут она улыбнулась, словно ей пришло в голову, что я вполне могу оказаться этим вторым. — Я заказала карточки. Вот только что забрала их из типографии. Всего двадцать франков за тысячу штук. Вы первый, кто получил визитку. Можете оставить ее себе.
— Спасибо, — сказал я и убрал карточку.
Насколько я смог понять то, что возбужденно, перебивая себя саму, рассказала мне миссис Миллер — впрочем, без малейшего английского акцента, на нашем швейцарском немецком, — она получила письмо от Католической академии в Пассау, где сообщалось, что ей собираются присвоить звание почетного доктора (одно у нее уже было — от Эдинбургского университета). Итак, она приехала в Пассау — а из Феникса, штат Аризона, это долгий путь, — и на представительном торжестве в зале, где висело множество распятий, ей надели докторскую шапочку. Это была награда за труд всей ее жизни, который не имел отношения ни к какому университету. Она была этнологом или чем-то в этом роде, хотя и плевала на то, как ее коллеги определяют это понятие. Просто она делала все, что казалось необходимым, и не чуралась даже работы с лопатой.
— Я раскопала кучу захоронений, — сказала она.
Понятно, что теперь я слушал очень внимательно. Она работала — я почувствовал необычайное волнение, когда услышал это, — на землях племени навахо. В районе Четырех Углов, там, где встречаются четыре штата — Нью-Мексико, Аризона, Колорадо и Юта. (Она обосновалась там, потому что молоденькой девочкой, выросшей в моем городе, вышла замуж за некоего мистера
На самом деле индейцы так заворожили мою новую знакомую, что, даже когда мистер Миллер исчез из ее жизни, она осталась на земле навахо. Но ее не интересовали индейский фольклор, древние обычаи и отношения между племенами, она искала следы последних боев за независимость. Когда в индейцах, хоть они давно уже работали на автозаправочных станциях, держали бары или водили автобусы, вскипала уязвленная гордость и что они тогда делали. Когда они на какое-то мгновение путали свое сегодняшнее существование со славным прошлым, в котором все они в боевой раскраске скакали на быстрых, как молния, конях. Миссис Миллер не волновали героические битвы прошлых веков. Битвы при Саммит-Спрингс и Сэнди-Хилл-Крик. Нет, ее интересовали обреченные на неудачу маленькие бунты нашего времени, еще не успевшего стать прошлым, битвы за свободу, которые напоминали драки в пивнушках, но в результате один или двое погибали на поле боя. Кроме нее, никто и никогда не занимался этими почти незаметными взрывами ярости и отчаяния. При одной такой драке она даже присутствовала, сразу после приезда в Уиндоу-Рок, так сказать, во время медового месяца с мистером Миллером. Разгромленный бар, мертвый турист из Вермонта и убийца, девятнадцатилетний навахо, пытающийся снять с него скальп, но уже утративший навык своих отцов. В результате, когда полицейская машина с сиреной приехала на поле боя, юный герой стоял на коленях перед своей залитой кровью жертвой и плакал. Вокруг растерянные посетители бара, среди них и миссис Миллер. Она-то знала, как правильно снимать скальп, уже тогда знала, но не успела подсказать молодому индейцу. Слишком уж быстро подоспел шериф. Убийцу увели осудили на смертную казнь, и дело вскоре было забыто.
Вот тут-то у миссис Миллер и родилась идея. С этого дня она занялась составлением полного документального отчета обо всех таких случаях и, проводя исследования от момента своего прибытия в Америку в глубь истории, уже добралась до времен перед Второй мировой войной.
— Сейчас я занимаюсь случаем тысяча девятьсот тридцать восьмого года, — продолжила она. — Совсем другой масштаб. Десяток погибших, и ни один человек не хочет говорить. Знаете, что я вам скажу? — Теперь она горела, как факел. — Это стоит денег! Ни один индеец ничего не рассказывает бесплатно! На мотель уходит четыреста баксов в месяц! — Она фыркнула. — А они дают мне почетную степень, эти католики, и ни копейки денег! Только почет. А я живу на страховку по старости! Тысяча сто тридцать франков в месяц! See what I mean?[9]
— Я тоже! — закричал я, заразившись ее негодованием. — Три тысячи сто пять франков, на Сюзанну и меня, вместе взятых. Но одна только квартира стоит четыреста франков. А на остаток мы живем!.. Вот. Раньше я тоже копал.
Я поднял кость динозавра, которая, как обычно в ту пору, была со мной. Миссис Миллер поглядела на нее, прищурив глаза.
— Динозавр? — спросила она.
Мне надо было бы ответить: «Корова!» — не так ли, Анни? Но вместо этого я сказал:
— Или мамонт.
Выяснилось, что здесь, в «Медведе», она только «заправляется». Набирается сил для торжества, которое организовано в ее честь. Собственно говоря, оно проходит прямо сейчас. Председательница общества, которое все, кто к нему не принадлежит, называют «кружком любителей солодового виски» — потому что самые светлые его головы любят шотландский виски, — разыскала ее в Пассау по мобильнику как раз в тот момент, когда она с только что полученной докторской шапочкой на голове объясняла епископу апачский ритуал пыток на столбе. (Епископ просто сиял от блаженства.) Руководительница кружка медово-сладким голосом заклинала ее заглянуть к ней. «Завтра! Супер! Одежда неформальная!» Она уверяла, что миссис Миллер не пожалеет, что приехала и что все ждут ее с большим волнением.
Собственно, миссис Миллер собиралась сразу же лететь обратно в Феникс — дело, которым она сейчас занималась, находилось на самой важной стадии расследования, — но кружок впервые удостоил ее своим вниманием. Элита города, в котором она выросла, заинтересовалась ею! Ведь кружок любителей виски был таким закрытым обществом, что никто, даже ни один из его членов, не знал наверняка, кто именно входил в него. (Члены кружка никогда не говорили «кружок любителей виски». Они говорили «мы». «В следующем году мы понизим налог на наследство. Мы закроем Августинерштрассе для индивидуального транспорта. Мы увеличим симфонический оркестр до ста двенадцати музыкантов».) На самом деле на торжестве должны присутствовать все те люди, которые раньше не то что игнорировали миссис Миллер, а от всей души смеялись над ней. Профессора на пенсии, адвокаты, одна дама — член регирунгсрата (жутко консервативная) и местная финансовая знать (банкиры, предприниматели).