Господин Чичиков

Веров Ярослав

– Так для здоровья же! – резонно возразил Клыков. – По сто грамм.

– Ну, если так приперло, только пиво. Смотри, дровосече, тебя же в «основу» опять не поставят. Завтра же опять на стометровке умирать будешь.

– А что у тебя там? – Клыков неопределенно повел бровями, имея в виду «больничку».

– Туфта, – честно ответил Онищук.

Беленький поспешил влезть с нескромной фразой, что Президенту, наверное, деньги некуда девать, но старшие товарищи переглянулись и одернули юношу:

– Ты деньги Президента не считай.

– Да я что?

Я так.

– И так нельзя. Ни на поле, ни в жизни, – серьезно разъяснил Онищук. – Это я тебе как капитан говорю.

– Рано еще звездочку ловить, – поддакнул Клыков, принимая из рук официантки запотевший бокал.

Проводив девушку оценивающим взглядом, озвучил мнение:

– Хорошая попочка, аккуратная.

Потом поговорили о последнем концерте заезжей поп-зведы, о преимуществах испанских «шиповок» перед итальянскими, о предстоящей игре в квалификации Кубка европейских чемпионов. Клыков напирал на то, что на поле нужно быстрее бегать, а Тимоха – что больше думать. Юный форвард в разговоре не участвовал. Он оглядывался по сторонам и мысленно удивлялся, почему его не узнают официантки и не просят о встрече где-нибудь в ночной дискотеке.

Наконец, Тимоха глянул на свои знаменитые часы:

– Ну, ладно. Вы тут не упивайтесь. Я порулил в клинику. Там тоже режим.

Как раз никакого режима с сегодняшнего дня в «больничке» не было. Жека махнул на все рукой, санитарам наставлений на ночь и завтрашний день не оставил. Сами медбратки были уже укрощены Артемом и буквально с собачьим вниманием заглядывали ему в рот – что он еще такого умного скажет, чтобы вовремя поддакнуть или еще как-то к месту подшестерить. Поэтому ближе к вечеру в ординаторской, что в еще недавние времена было решительно невозможно, собралась теплая компания пациентов и их охранников.

Рыжий выставил было литр спирта. Артем решительно возразил. Но тут закапризничала Светлана и сказала, что после всего пережитого, после всех, как она сказала, сотрясений, девушке просто необходимо расслабиться. Гуру Федор тоже буравил бутыль острым, заинтересованным взглядом.

Артем пожал плечами, и Рыжий с радостной улыбкой принялся разливать спирт по чашкам, профессионально разбавляя дистиллятом.

– Ух, пошло! – приняв дозу, гулко ухнул гуру Федор. – Живительная сила! Огненной сущности силища! Давай еще, друг, наливай. Вон его, дьявола, скока. Организм целый год ждал. Иссохся весь.

– Ой, иссохся! – пискнула Светлана и ткнула гуру локтем. – Такой, прям, видный мужчина.

– Да, есть такое дело, – расправил плечи гуру Федор. – У меня, знаешь, сколько жен было? Сто двадцать две жены!

– Ни фига себе ты травишь, дедуля, – не поверила Светка. – Это что же? Ты их всех регистрировал?

– Ну, регистрировал не регистрировал… Во-во, – одобрительно кивнул он Рыжему. – За союз наш сердечный! И за эту цветущую отроковицу!

– За меня, что ли?

– За тебя, любушка.

Гуру Федор закинул руку на плечо отроковице.

– Давай я тебя поцелую.

– Ага, щас. –

Светлана ловко вывернулась. – Пусть лучше Темчик меня целует. Правда, Темчик, ты меня поцелуешь?

– Поцелу-ует, – великодушно махнул рукой Федор. – Но не сейчас. И поцелует, и приголубит…

– Та ну? – Светлана повернулась к Артему.

– Вот тебе и «та ну». Я слово верное говорю. Охоч наш праведник до бабского полу.

– Я хочу, чтобы по любви! – кокетливо прищурилась Светлана, взгляд ее сделался темным и преступным.

– Ну вот, и здесь пьют. Добрый вечер всем. – В дверях ординаторской возник Тимофей.

Вернувшись из ресторана, он закрылся в своем боксе и смотрел кубковый матч бразильских команд. Бразильские «дровосеки» ходили по полю пешком, изредка и нехотя демонстрируя свою знаменитую технику. Тимофей подумал, что не стоит покупать в команду вот таких вот бразильских легионеров. Лучше «цыган», так в команде «Забойщик» называли румын, югославов и болгар.

А потом телевизор мигнул и выключился. Тимофей потыкал в кнопки пульта, обозвал хозяев «больнички» потными дровосеками, зачем-то подергал туда-сюда штепсель в розетке. Не помогло. Тимофей махнул рукой, огляделся по сторонам – чем бы себя занять. К его удивлению, на стене, над диваном, прямо сквозь обои стала проступать «Лунная ночь в Феодосии». Со всеми трещинками-кракелюринами, в массивном багете, маслянисто отблескивающем золотом.

Тимофей подхватился и упругим прыжком подскочил к стене. Ухватился за угол багета, ощутил пальцами рельеф лепнины.

– Что за хрень? – громко вопросил он.

Он схватил картину обеими руками, потянул. Картина отделилась от стены, нехотя так отделилась, словно держалась на клею. Ни гвоздя, ни какого-нибудь другого крепящего приспособления на стене не обнаруживалось.

– Хрень еще та, – заключил на этот раз задумчиво Тимоха. – Доктор меня, значит, что же? Вправду загипнотизировал?

Он посмотрел на обратную сторону картины. На холсте имелся штамп Феодосийского дома-музея Айвазовского и инвентарный номер.

– Мля-я, – протянул Тимоха. – Это ж подлинник! Ни хрена себе! Они здесь шо, совсем охренели?

Тимофей в задумчивости побарабанил по туго натянутому холсту. Попробовал пристроить картину обратно на стену. Ничего не получилось.

«Что же мне с ней делать? Танюха, – так звали его жену, – точно обрадуется. Так ведь подлинник же, из музея. Выходит – краденый».

– Шо у них здесь за бардак? Пойду поговорю. Может, нанюхаю что к чему.

Он поставил картину на диван, отошел, полюбовался – хороша. Жаль только, что не Врубель. Взял с тумбочки телефон и вышел.

Гуру Федор шалым взглядом окинул Тимофея.

– Капитан! За твое здоровье! – произнес он, осушая очередную чашку. – Сам-то давай, пей.

– Не пью я. Режим. Вот когда закончу в футбол играть, тогда и буду пить.

– Тогда такой жидкости ты не сыщешь! Это – вода живая! Живой огонь! Ладно, садись.