Господин Чичиков
Шрифт:
С утра в лечебно-методический центр заявился сын мэра, бизнесмен Спелый и принялся терроризировать Жеку рифмованными периодами, подпуская то гекзаметра, то верлибра, но оперировал все больше шестистопным ямбом. Для ритму и рифмы пересыпал стих матерным словечком. Поэтическая речь его была жалобной и одновременно грозной. Он и жаловался на судьбу, и сулил Евгению любые деньги за избавление от напасти, и тут же угрожал урыть всеми возможными способами. То призывал на голову Жеки кары небесные, то пугал тривиальным асфальтовым катком. То, напротив,
Жека мрачно выслушал страстные речи молодого предпринимателя и, когда тот запнулся на какой-то рифме, явно борясь с неудержимым желанием зарифмовать слово «дерьму» с чем-то отвлеченным и лирическим, вставил:
– Ну а я здесь при чем?
Спелый побагровел, рванул узел галстука:
– Ты, сука, ты меня привел в юдоль печали роковую. Теперь ответишь у меня, заплатишь денежку живую… Давай, колись скорей, урод, как вылечить меня скорее, а то в наручники – и к батарее, а то и просто, «пикою» в живот…
– Сам урод, – бесстрастно парировал Жека. – Пятьдесят тысяч.
Пользуясь моментом, Жека решил удвоить сумму сбережений. Пусть Перетятькин рисует миллионные суммы, которые якобы заплатит Хозяин за своих игроков. Жека прекрасно понимал, что ничего больше Хозяин платить не станет, а постарается наложить лапу на «больничку». А в «больничке» – Артем. И такое начнется… Жека криво усмехнулся, вообразив себе этот цирк.
– Что ты лыбишься, скотина, морда обезьяния? – подозрительно прищурился Спелый. – Денег я не пожалею, если отвечаешь, что… – Он пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. И срифмовал «обезьяния» с сильно искаженным матюком.
– Вот сюда на стол положи мне пятьдесят тысяч, и я помогу.
– Что, крутой ты стал, в натуре, заборзел, собака?..
– Меня Хозяин крышует. И платит за услуги, не торгуясь, сколько скажу.
Спелый засопел, зашевелился на стуле.
– Жди меня теперь к полудню, ведь тебе ж наличными? И, небось, купюрами чтоб не неприличными?
– Эх, Игореша, Игореша… Ты неси, давай, ненеприличные. А я тебя от твоего таланта избавлю.
Спелый только блеснул глазами бешено и вышел, крепко приложив дверью о косяк.
Когда спустя пару часов Игорь Игнатович положил перед Жекой пять аккуратных пачек, Жека сделался и вовсе угрюм. Он сложил деньги в барсетку и сообщил:
– Ты, давай, ступай в изолятор, там тебе все будет.
– Бабулясики оставь и иди со мною, если взумал нае…ть, я тебя урою, – лаконично сообщил Спелый.
Жека вздохнул. Так он и знал, что придется тащиться в этот гадюшник.
– Пошли, Мандельштам.
Спелый хотел возмутиться за обзывание его еврейским прозвищем, но сообразил, что вот уже скоро ему удастся это сделать в прозе, и тогда он этому козлу все припомнит.
Двери в изолятор были открыты, и оттуда пахло свежей краской. Бес и Рыжий, раздетые до пояса, с газетными пилотками на головах, красили плинтуса. На полу глянцево отсвечивал новый линолеум, стены покрывали обои цвета спелого
Бес разогнулся, опустил кисть в банку с растворителем и приветливо улыбнулся:
– Евгений Петрович! Рады, очень! Это мы так, дежурный ремонт, освежить чутка, а вообще будем здесь все переделывать.
Жека уже ничему не удивлялся, он коротко кивнул и спросил:
– Где сам?
– Учитель в спортзале. Сегодня как раз завезли голландские тренажеры.
– Тренажеры, значит… Ну а спортзал у вас где?
– В подвале, Евгений Петрович. Где раньше ваш магнит стоял.
– Скоро там и бассейн с сауной будет, – усердно орудуя кисточкой, сообщил Рыжий.
Разговаривая с санитарами, Жека с тревогой прислушивался к своим ощущениям. Так и есть, хотелось дружески улыбаться, а факт скорого появления бассейна и сауны произвел настолько отрадное впечатление, что Жека решил уносить ноги.
– Ну, Спелый, иди в их тренажерный зал, там тебе все будет. Они проводят. – Не дожидаясь ответа, развернулся на сто восемьдесят градусов и был таков.
Спелый почесал в затылке и, испытывая удивительное благорасположение, промолвил:
– Ребятушки, скорей меня ведите к тому, кто все сомненья разрешит. На путь спасительный наставит того, кто матерится и грешит.
– Материться – это нехорошо, – рассудительно заметил Рыжий. – Вот я тоже был сквернослов и уголовник. Книжек не читал. Добра никому не делал.
Он поднялся, отряхнул колени и сообщил напарнику:
– Я провожу гостя, Николай.
В тренажерном зале трое рабочих в фирменных спецовках и кепочках монтировали громоздкие конструкции, предназначенные для ублажения человеческого тщеславия, достигаемого непростым путем «прокачки» всех групп мышц. Артем сидел в углу и грустно наблюдал за происходящим. На спинке его кресла расположилась Светлана, небрежно опираясь локтем о его плечо. Курила через длинный мундштук дамскую сигарету, время от времени изящно постукивая по нему тонким пальчиком. Одета была в вечернее платье черного бархата с открытой спиной, на бледной шее поблескивала нитка крупного розового жемчуга. Артем был облачен в строгий черный костюм, белую рубашку и темно-синий галстук. На ногах сияли модные штиблеты. Вид этой парочки решительно не соответствовал аскетизму спортивной залы с ее никелированными тренажерами, шведскими стенками и новыми, резко пахнущими кожзаменителем гимнастическими матами.
Гуру Федор находился здесь же. И тоже контрастировал, но в ином роде. Был он бос, обрит налысо, с густой, тщательно расчесанной бородой и в стилизованном рубище из дорогого итальянского льна, подпоясанный веревкой с золотой нитью.
Игорь Игнатьевич несколько смутился этим зрелищем.
– Не робей, друг, – слегка подтолкнул его вперед Рыжий. – Смело иди и проси чего тебе надо.
– У кого? – осторожным шепотом осведомился Спелый, он почтительно глядел на гуру Федора, введенный в заблуждение внушительностью его образа.