Господин метелей
Шрифт:
Кровь бросилась мне в лицо:
— Девиз нашего дома…
— Повторяй свой девиз про себя, когда будешь здесь убирать, — перебил он. — И не кричи больше на весь дом. Здесь чтут тишину и спокойствие. Заруби себе это на носу.
— Но я не… — хотела я оправдаться, но он уже вышел.
Я не кричала! В сердцах я схватила тряпку и начала оттирать это проклятое зеркало. Но никакие видения меня больше не беспокоили, и постепенно пережитый страх забылся, уступив место злости и решительности. Вскоре я была уверена, что бледное отражение мне почудилось. В этом мрачном месте еще и
Но я — не кричала! Да я даже не пискнула!
Вытерев пыль с зеркала, подлокотников кресел и каминной полки, я не поленилась залезть на стул, чтобы протереть крышку и циферблат старинных часов. Часы были презабавные — с гирьками в виде гномьих голов. Гномы гримасничали, высовывая языки и хитро прищуривая глаза, отчего так и хотелось щелкнуть их по круглым вздернутым носам.
Стрелки показывали уже три четверти одиннадцатого, и я решила поспешить, чтобы успеть вернуться в Эшвег до сумерек. Переночую в гостинце (в «Холлерохе», конечно же, а не в этой тараканьей забегаловке «Рейнеке»), а утром найму извозчика и отправлюсь домой. Пожалуй, у меня даже останется немного денег, чтобы купить Тилю конфет. Вот он обрадуется!
Часы начали бить, и я машинально считала удары.
Один… два… десять… одиннадцать… двенадцать…
Двенадцать?
Я посмотрела на стрелки — они обе указывали точно вверх. Разве я провозилась так долго? Надо работать побыстрее. Часы опять начали бить, и после третьего удара я уставилась на циферблат.
Бомм!.. Бомм!.. десять… одиннадцать… двенадцать…
Да, стрелки опять указывали на двенадцать.
— Бедненькие, да вас, видно, давно никто не заводил, — сказала я, обращаясь к часам.
Я подтянула гирьки, забралась на стул и отвела стрелки на полчаса назад — по моему мнению, сейчас должно было быть около половины двенадцатого, не больше.
Довольная собой, я вернулась к зеркалу и обнаружила, что тряпка, которую я оставляла на полке, исчезла. Что такое? Оглянувшись, я обнаружила тряпку распяленной на спинке стула.
Может, я повесила ее здесь и не заметила?
Забрав тряпку, я снова занялась зеркалом, оттирая серебристую поверхность и резную раму. На раме были вырезаны такие же лукавые гномы, и я намучилась, выковыривая пыль из их длинных бород.
Бомм!.. Бомм!.. — опять начали бить часы.
Определенно, они были испорчены — как могли стрелки так быстро пробежать полкруга? Все верно — и гирьки тоже ушли в противовес до упора. Я подошла подтянуть их заново, чтобы проверить свою догадку, а вернувшись к зеркалу, опять не обнаружила тряпки.
На этот раз она нашлась на каминной полке, свернутая в жгут и повешенная на шею голенького амурчика.
Я довольно долго смотрела и на амурчика, и на летающую тряпку, испытывая суеверный ужас. Может, мне ничего и не привиделось?.. Испуганно оглянувшись на зеркало, я обнаружила только собственное отражение — рот приоткрыт, глаза испуганно расширены, и стала противна сама себе.
Фу! Конечно же, это проделки колдуна, чтобы помешать мне закончить уборку. Наверное, только и ждет, что я опять примчусь к нему, дрожа от страха. Неплохие грудки!.. Вот так невежа!
Вспоминая его непристойные слова, я покраснела. Никогда еще со мной не говорили так неуважительно. А значит надо постараться поскорее покинуть это ужасное место.
— Иди-ка сюда, — сказала я тряпке и сняла ее с ангелочка, — теперь я не выпущу тебя из рук, милочка, и не надейся.
Часы били еще дважды, но я не обращала на них внимания. Тряпка вела себя смирно, и вскоре я выполоскала ее и повесила на распялочку в кухне, а сама взялась за метлу, погнав гору пыли и мусора от стены к порогу.
Сразу видно, что уборка в этом доме не в чести — метла была новенькая, беленькая, с тщательно отполированной рукояткой, даже не потемневшей от использования, и сама метелка была сделана из какой-то незнакомой мне белой травы, похожей на ковыль — пушистая, мягкая, одно удовольствие подметать такой.
Собрав сор в одну кучу, я отправилась в кухню за совком и ведром для мусора, а когда вернулась, то не нашла метлы, хотя прекрасно помнила, что оставила ее возле порога.
Оглядевшись, я обнаружила беглянку в углу, возле зеркала, и решительно пересекла комнату, схватив белую рукоятку прежде, чем кое-кому захочется отправить метлу побродить еще куда-нибудь. Но когда я вернулась, совок преспокойно лежал на каминной полке возле амурчика. Это было уже слишком.
— Если это такие шутки, милорд, — сказала я в потолок, — то извольте их прекратить! Не смешно!
Я взяла совок и уже хотела собрать мусор, но тут метла, как живая, вырвалась из моей руки и засеменила обратно к зеркалу, мелко перебирая ножками-травинками.
Бросив совок, я попыталась ее поймать, но всякий раз, когда я готова была схватить белую рукоятку, метла успевала извернуться и отбежать шагов на пять. После четвертой безуспешной попытки, когда я остановилась посреди комнаты, тяжело дыша и уперев кулаки в бока, метла сделала мне аккуратненький книксен, разделив метелку на две «ножки».
— Вы еще и издеваетесь? — попеняла я ей. — Идите-ка сюда, госпожа моя, я не собираюсь гоняться за вами до вечера!
Но негодница решила позабавиться на славу. Я бегала за ней вокруг кресел и стола, бранилась и грозила проредить, но толку не было никакого.
Когда метла заплясала передо мной тарантеллу, я призвала себя к спокойствию. Что бы ни выдумал Близар, с ума ему меня не свести. Глубоко вздохнув, я приподняла подол платья и сделала книксен.
— Не будете ли вы столь любезны, — сказала я очень вежливо, — помочь мне закончить уборку. Понимаю, что вам скучно и хочется развлечься, но поймите и вы бедную девушку, которой очень хочется поскорее попасть домой.
Метла прекратила пляску, покачала палкой туда-сюда, а потом вприпрыжку приблизилась, и я с облегчением схватила ее.
— Вот так-то лучше, — сказала я, подбирая поскорее совок, пока и ему не вздумалось исполнить павану или ригодон. — Ваша мохнатая милость не должна капризничать. Каждому суждено в этом мире своё. Колдуну — колдовать, метле — подметать.
Мне послышался чей-то тихий смешок позади, и я немедленно оглянулась, но никого не увидела. В зале я находилась совершенно одна, и даже дверь была плотно закрыта.