Господин метелей
Шрифт:
— Они мои рабы, — сказала Хольда, и от ее голоса стеклянные сугробы посыпались и зазвенели. — И будут ими всегда.
— Так речи о свободе, которую вы хотели получить — тоже обман? — спросила я, обращаясь к духам. — Вы хотите всегда оставаться рабами?
— Не пытайся подбить их на бунт, маленькая обманщица! — Хольда кокетливо погрозила мне пальцем. — Не станет меня — и они потеряют свою сущность, превратятся в зимние ветры — бессловесные, бесплотные. Попридержи язычок, ты и так сбила с пути моего Николаса. Он даже не пожелал взять тебя, чтобы собрать маску. Но как оказалось, это
— Значит, это не было прихотью развратных Близаров? Это был ваш приказ — соблазнять девушек? Так это вы — странное существо. Даже не видите разницы между плотским желанием и любовью, — бросила я дерзко, потому что терять уже было нечего.
— Зато вы с матушкой в этом преуспели, — не осталась в долгу она.
— При чем тут моя мать?
— Отец Николаса влюбился в нее, но она очень умело водила его за нос — тоже читала проповеди и не подпускала к себе. Хитрая штучка! Так и уехала отсюда, с кучей подарков, ничего не дав взамен. Но они оба хороши — он лгал ей, что женится, она — что любит.
— Моя мать, действительно, любила покойного графа, — сказала я, — не смейте обвинять ее в корысти. Она хотела выйти за него замуж, она верила, что станет его женой. Она даже подушки вышила монограммой «BS» — Стефания Близар. Я видела их! Только граф не захотел доводить до конца ваш ужасный план, он тоже любил ее и пожалел. Так же, как и Николас меня.
— Да, Мегенред тоже хотел отказаться, — сказала Хольда и презрительно скривила губы. — Хотел все прекратить, отказался собирать мою маску. Пришлось повозиться, чтобы он снова обратил внимание на девиц, но он был уже бесполезен — только и смог, что найти два крохотных осколочка. А ты справилась сама! Умничка. И как быстро! Вот она — великая сила любви! Я тебя не забуду, малыш, — мурлыкнула она, — обещаю, что Великой Бефане будут поклоняться все, я прославлю твое имя.
— Мне не надо этой славы, — покачала я головой.
— Тут уж тебе выбирать не приходится, — нарочито с сожалением посетовала Хольда. — Так что не усложняй ничего и просто уйди, чтобы всем стало хорошо. Ты же считаешь, что надо быть доброй к любому, вот и докажи это на примере. Я обрету свободу и тело, Николас избавится от снежного заклятья, проживет еще много-много лет и больше не будет привязан к замку, а эта четверка, которых ты считала своими друзьями, сможет облететь весь мир. Они будут сеять снег, поднимать бураны, станут настоящими повелителями зимы, и никто им будет не указ. Николас! Маску!
— Нет! — сказал вдруг Николас, и мы с Хольдой воззрились на него — с надеждой, а она с досадой. — Я отказываюсь от всего, — повторил Николас твердо, будто сбросил невидимые оковы. — Она не должна пострадать, я люблю ее.
Хольда коротко вздохнула:
— Не глупи, — сказала она с участием. — Понимаю, что принести в жертву того, кого любишь, гораздо труднее, но тем драгоценнее жертва. Я знаю, что ты хочешь получить это тело. Ты получишь его, — речь ее полилась колдовским ручьем — мягкая, тягучая, она обволакивала, подчиняла своей воле. — Ты получишь меня в этом теле. Ты станешь первым колдуном, который по-настоящему приручит дикую Хольду.
Я ахнула и попыталась убежать, но не смогла сделать ни шага, скованная ледяными цепями, и только неуклюже повалилась на колени. Мне пришлось опереться об пол ладонью, и осколки больно впились в кожу.
— Надевай на нее маску, — приказала Хольда, уже теряя терпение, — и сегодня ночью я выполню все твои желания. Поверь, девчонка не знает и сотой части того, что знаю о наслаждении я. Она ведь даже целоваться толком не умеет, сам говорил. Я столько искушала ее снами о тебе, а она лишний раз боялась на тебя посмотреть. Скромницы — это скучно. А со мной тебе понравится, — голос ее стал вкрадчивым, бархатистым, и по темным губам быстро скользнул язык — мертвенно-синий. — Обещаю, что это будет самая прекрасная ночь в твоей жизни.
— Николас… — взмолилась я, потому что понимала, какое это искушение для королевского колдуна — самому стать настоящим королем. Подчинить себе душу зимы, стать истинным Господином Метелей. Зачем ему провинциальная девчонка, которая и ничего не знает о наслаждении… Которая ничего не умеет, кроме как подметать полы, стелить постель и стряпать пирожки…
— Ты стал слишком мягкосердечен, — Хольда приникла к зеркалу. — Не медли, ведь мы так долго ждали этого… Или ты решил предать меня? Врал, что она не подходит, а сам…
— Я не могу причинить ей зло, — сказал Николас глухо и швырнул маску на мраморное крыльцо.
— Ловите!! — завизжала Хольда, теряя человеческий облик и на мгновение становясь таким же туманным облаком, как и другие духи.
Но из четверых только один рванулся вперед и успел подхватить маску прежде, чем она коснулась мраморных плит.
Однако и этого оказалось достаточно, чтобы Близар оказался рядом со мной, я лишь успела заметить, как блеснул на солнце клинок.
— Беги! — приказал Николас, зажимая рану на руке — он вонзил нож себе в плечо, щедро полив кровью ледяные цепи, сковывавшие меня.
От крови осколки оплавились и распались, давая мне свободу. Но вместо того, чтобы бежать, я приникла к колдуну.
— Беги! — повторил он.
— Уйду только с тобой, — ответила я. — Или останусь здесь с тобой.
— Как же вы мне надоели, со своими человеческими глупостями! — почти прорычала Хольда, и от ее показной ласковости не осталось и следа. — Надень маску на девчонку! — велела она духу. — Немедленно надень!
Николас заслонил меня, и протянул руку к духу:
— Отдай маску! Пока Хольда заперта, вы подчиняетесь Близарам! Таков уговор!
Но дух медлил, и все мы смотрели на него, не зная, что произойдет дальше.
— Отдай ему маску, Шани, — попросила я, высунувшись из-за плеча Николаса, потому что ждать дальше не было уже никакого терпения. — Просто покажи, что ты по-настоящему свободен, и решаешь сам за себя!
— Заткните ее! — взбесилась Хольда. — Наденьте маску! Вы слышите?!
— Ты меня узнала? — спросил дух, и я по голосу поняла, что не ошиблась.
— Разве тебя можно не узнать? Ты самый ловкий, Велюто самый озорной, — я указала на второго духа, которого до сих пор держали за шкирку, — Фаларис сияет ярче всех, а госпожа Аустерия — самая грациозная.