Господин Никто
Шрифт:
— Ладно. Отведи-ка меня куда-нибудь перекусить малость, а то мне уже прямо не по себе от голода.
— А Лида не будет тебя ждать? — спрашиваю я в надежде избавиться от него.
— Она сегодня с Кралевым.
— Значит, пошло дело…
— Ничего не пошло. Но Кралев до такой степени втюрился в нее, что не оставляет ни на час.
— Не советую тебе бросать ее в объятия Кралева. Не делай ее несчастной.
— Но я же тебе сказал, что он сам настаивает! Просто помешался человек! Я-то на тебя рассчитывал, если хочешь знать, но ты не оправдал моих надежд.
— Сейчас мне не до
Мы встаем и направляемся к левому берегу.
— Где-то тут был болгарский ресторан, — напоминает мне старик. — Шиш-кебап со старой фасолью сослужит добрую службу. Не выйдет из меня француза, что поделаешь. Так уж я воспитан, вечно меня тянет к родному.
— Оставим родное до другого раза, — прерываю я его. — В эти дни держись подальше от болгарских ресторанов.
— Ладно, обойдемся французским бифштексом, — уступает старик. — Раз этого требует конспирация.
Оказывается, конспирация требует не только съесть бифштекс по-французски, но и выпить уйму эльзасского пива. Поэтому я возвращаюсь домой, когда уже перевалило за полночь.
Преодолеваю свои девяносто две ступени, но, поскольку электрический автомат отрегулирован, должно быть, скрягой вроде Младенова, лампы на лестнице гаснут где-то на восьмидесятой ступени. Я продолжаю подниматься в темноте и, еще не достигнув своей площадки, натыкаюсь на чье-то неподвижное мягкое тело.
«Следующий по порядку», — мелькает у меня в голове. Чиркнув спичкой, я вижу Лиду, свернувшуюся на ступеньке лестницы, опершуюся спиной на перила. Начинаю тормошить ее за плечо. Она открывает свои большие карие глаза, совсем темные от сна.
— Встаньте! Что вы тут делаете?
— Вас жду, — объясняет девушка, цепляясь за мою руку и вставая.
— Только не говорите, что мы назначили свидание и я забыл прийти.
— Будет вам язвить, — устало бормочет она. — Мне надо с вами поговорить… Вы должны мне помочь…
— Хорошо, поговорим, — вздыхаю я и веду ее вниз по лестнице.
— Куда вы меня тащите? Я едва на ногах держусь.
— Я тоже. Но дома мы не сможем поговорить. У меня чертовски любопытные соседи. Все время подслушивают.
Мы садимся в «ягуар» и едем в район Рынка — самое подходящее место для ночных бесед.
Безлюдный и мертвый днем, этот квартал пробуждается под вечер, чтоб ожить в полной мере с наступлением ночи. Ставлю машину на набережной, и мы пешком забираемся в лабиринт тесных улочек. В проходах среди старых строений светло и шумно. Между гудящими на первой скорости грузовиками и ловко лавирующими электрокарами движется во всех направлениях и как будто бесцельно множество народа. Перед широко раскрытыми, ярко освещенными магазинами грузчики сгружают и нагружают мешки, ящики. Повсюду такой хаос, все охвачено такой лихорадкой, словно кварталу грозит неминуемая и близкая катастрофа. Рокочут моторы, громыхают бочки и ящики, отвсюду слышатся возгласы, ругань; и в тенистом сумраке и в электрическом сиянии ночного дня мерно проплывают темно-красные туши, оранжевые плоды, бледно-зеленые кочаны капусты, призрачно-голубые рыбы, желтые лимоны, белесая общипанная птица.
Словом,
— Что будете пить?
— Ничего… Все равно что…
Но так как «все равно что» не закажешь, я иду к стойке и беру две большие чашки кофе.
— Ну? — восклицаю я, поднося Лиде вместе с кофе свои «зеленые».
Девушка машинально закуривает и так же машинально отпивает кофе.
— Я хочу вернуться в Болгарию, — произносит она, как бы выйдя из забытья. — Вы должны мне помочь! Я хочу вернуться!
— Полегче. Я вам не консул, и тут не миссия.
— Понятия не имею, где она, ваша миссия… Да и не позволит он мне туда добраться… Завтра же утром явится… Весь вечер меня убеждал… Весь вечер угрожал мне… Хочет, чтоб мы завтра зарегистрировались…
— Так регистрируйтесь, — предлагаю я и невольно думаю о том, что в последнее время человеку передохнуть некогда — сплошные свадьбы да убийства.
— Не пойду я регистрироваться, — восклицает Лида с упорством, отчасти мне уже знакомым. — Не уступлю ему. Вы должны мне помочь.
— Потише, — успокаивающе говорю я, взяв ее за руку. — Собственно говоря, за кого вы меня принимаете? Я не агент туристского бюро или Армии спасения.
— Не бойтесь, относительно вас я не питаю никаких иллюзий. Вы уже не раз демонстрировали мне свой цинизм. И все же вы единственный, на кого я могу положиться. Вы не такой расчетливый, как мой отец, и не такой мерзкий, как Кралев. У вас все же есть что-то… не знаю… что-то такое, что позволяет надеяться на вас… какой-то остаток человечности…
— Мерси, — говорю. — А не кажется ли вам, что этот остаток слишком незначителен, чтобы опираться на меня?
— Не знаю. Только вы один можете мне помочь. Иначе он меня ликвидирует, или выгонит на площадь, или… Он столько высыпал на меня угроз, что я их и не запомнила. Но я перед ним не отступлю… Я хорошо знаю свой характер, ни за что не отступлю… И он меня ликвидирует…
— Это неприятно, — соглашаюсь я. — Но будет еще неприятнее, на мой взгляд, если он ликвидирует меня. Вы ведь знаете о судьбе Милко, правда?
— Бедный парень… Эти политические страсти…
— При чем тут политические страсти? Милко убрал ваш Кралев. А с Тони, как вам, вероятно, известно, расправился Димов. Теперь приходите вы и предлагаете мне ту же самую участь только потому, что Кралев вам не симпатичен…
— Но Кралев не узнает. Даже если он поймает меня, я никогда вас не выдам, клянусь!
— Хорошо, — прерываю я ее. — Предположим, я готов вам помочь. Но имеете ли вы хотя бы представление, как это может произойти? Как вам пришло в голову, что эмигрант вроде меня возьмется снабдить вас болгарской визой?