Господин посол
Шрифт:
– Два дня назад я получил письмо от родителей... но так и не распечатал. Мне все еще не разрешают возвратиться в Сакраменто.
– Подумать только, в какую историю я тебя впутал, - Грис ласково коснулся руки Пабло.
– Иногда я вспоминаю наше бегство в ту ночь... и не знаю, как тебя отблагодарить за то, что ты для меня сделал.
– Не говорите об этом, профессор. Помощь, которую я вам тогда оказал, была самым полезным и достойным делом за всю мою жизнь.
– И поверь, друг мой, что совершил его ты не напрасно, - прошептал Грис, незаметно поглядывая по сторонам.
– Мы знаем, Каррера не допустит, чтобы выборы в этом году проводились в соответствии
– Прошу вас, - прервал его Пабло, - ничего мне не рассказывайте.
Грис улыбнулся.
– Я тебе полностью доверяю.
– Но я не хочу ничего знать: ни фактов, ни имен. Это только усилит мое смятение...
– Я и сам знаю далеко не все. Однако твоя просьба мне понятна. Что ж, поговорим о другом. Ты сейчас пишешь? Рисуешь?
Ортега с унылым видом покачал головой.
– Ничего я не делаю. Чувствую себя совершенно опустошенным. Живу в постоянной тревоге, никому не доверяю. Глотаю аспирин и успокоительные средства, будто это может помочь мне. А в остальном я по-прежнему подчиняюсь контролю, который на расстоянии осуществляет исключительно ловкий оператор, донья Исабель Ортега-и-Мурат. Она пользуется аппаратом, старым, как мир, но очень действенным: человеческим сердцем, в данном случае сердцем моего отца.
– Значит, ты уподобился спутнику крупной планеты, - сказал Грис.
– И самое отвратительное, профессор, что вращаюсь я вокруг мерзкого солнца. Разве не позор?
Леонардо Грис коснулся пальцем своей груди там, где помещается сердце.
– Кстати, как твои сердечные дела?
– Ничего серьезного. Одна полупроститутка сегодня, другая завтра... У меня все определяется категорией "полу". Я полупоэт, полухудожник. Сплю с полупроститутками, отчего получаю полуудовольствие. И что еще хуже - я лишь полустыжусь всего этого...
– Вот он - моя тень! Субъект в светлом дождевике...
Пабло обернулся и глазами нашел человека, о котором говорил Грис.
– Блондин со шляпой в руке?
– Он. Обрати внимание, как пристально он нас разглядывает.
Пабло поднялся, чтобы подойти к неизвестному и спросить, что ему надо, но Грис, решительно дернув его за полу пиджака, заставил сесть. Человек в светлом плаще резко повернулся и вышел на улицу.
– Спокойно, Пабло. Я уверен, что они хотят лишь припугнуть меня, и не собираюсь притворяться, будто не понимаю этого. Утром мне звонили по поводу моего письма директору "Пост", которое опубликовано сегодня. Ты его читал? Отлично. Мне сказали по-английски, без малейшего акцента: "Если ты дорожишь своей шкурой, братишка, не пиши больше писем в газеты". Но поговорим лучше о другом. Бываешь на концертах?
– Как всегда. Только музыка помогает мне сохранить в душе что-то человеческое. Однако квартеты Бартока слишком напоминают о раздробленности мира и поразительно точно воспроизводят лабиринт, в котором мы заблудились, поэтому у меня не хватает больше духа их слушать. Мне и так тяжело. Я предпочитаю итальянские примитивы - они мне говорят о мире, где живут ангелы, возможно, вымышленном, но прекрасном. И разумеется, всегда остается Иоганн Себастьян, утверждающий, что жизнь и мир просты, а любовь возможна. И, кстати, уж если мы заговорили о музыке, как поживает ваша виолончель, профессор?
– Плохо. Плесневеет в пыльном углу. Я неделями не подхожу к ней.
– Никогда не забуду, как одним октябрьским вечером вы играли Баха для меня и Гонзаги. Помните? В гостиной сумрак, окно открыто, светит полная луна. Это было так прекрасно.
Грис печально улыбнулся. И Пабло подумал: "Я хотел бы, чтобы этот человек был моим отцом". Впрочем, он тотчас устыдился собственных чувств и, густо покраснев, машинально отпил большой глоток вина.
Когда принесли кофе, Грис спросил:
– Как, по-твоему, может один и тот же человек играть Баха, ну, скажем... "Пассакалию" на виолончели и готовить революцию, обдумывать, где приобрести оружие и боеприпасы, как незаметно провезти их в Сакраменто... с кем установить контакты, в каких стратегических пунктах высадить воздушные десанты и так далее и так далее. Более того, может этот человек быть пацифистом, отвергающим всякое насилие и мечтающим о тихом кабинете, где он будет читать Платона или исследовать творчество Гонгоры?
Пабло ненадолго задумался.
– Может. И это меня пугает.
– Он отщипнул хлебный мякиш и принялся катать шарики, вспомнив о Билле Годкине, который всегда носил в кармане корм для птиц и белок.
– А каким, по вашему мнению, доктор Грис, должен быть революционер?
– Как говорил один из персонажей Мальро, революционер - это манихеист , человек действия.
– А как вы оцениваете свою революционность?
– На тройку , не больше. Мы, так называемая интеллигенция, никогда не станем людьми действия. Мы отвергаем политические и философские абсолюты. Не соглашаемся с тем, что существует только черный и белый цвет, верим в оттенки, признаем сложность людей и их проблем. А все это камни преткновения на пути революции, все это приводит в ярость людей действия. Кажется, другой персонаж Мальро сказал, что многие пытаются найти в апокалипсисе решение своих личных вопросов...
Пабло задумчиво катал хлебные шарики.
– Войди в мое положение, - продолжал доверительно Грис.
– Я не манихеист и не сторонник активных действий. Считаю себя скорее созерцателем. Если я останусь безразличен к судьбе своей родины, моя совесть возмутится. Но когда я принимаю участие в революционном заговоре, человек, играющий на виолончели, читающий Платона и Гонгору, взирает на меня недоверчиво и тоже осуждает меня со своих позиций. Если же революция победит, вполне возможно, настанет день, когда меня осудят мои же товарищи. В общем, интеллигенту на роду написано подвергаться осуждению.
– Но есть же какой-то выход!
– Что бы ни случилось, я должен сдержать слово, которое дал покойному другу. Я закрыл на все глаза, вступил в заговор и теперь пойду до конца.
Когда официант протянул счет Грису, Ортега схватил его и уплатил, несмотря на протесты друга.
Грис заметил человека в светлом дождевике, стоящего на углу, едва они вышли из ресторана и сделали несколько шагов. Ортега тоже увидел его и что-то угрожающе проворчал.
– Не обращай внимания, - сказал профессор.
Однако Пабло быстро направился к неизвестному и спросил в упор:
– Что вам нужно от моего друга?
Тот отступил назад, словно приготовился к обороне.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Сжав кулаки и стиснув зубы, Ортега едва сдерживался, чтобы не ударить его, хотя и знал, что в драке победит верзила.
– Отлично понимаешь! Только зря ты теряешь время. Доктор Грис не из пугливых. Передай это тому, кто тебе платит за твою грязную работу.
– Вы с ума спятили, - пробормотал неизвестный с принужденной улыбкой и, повернувшись на каблуках, удалился. Грис подошел к Пабло.