Господин Посредник
Шрифт:
Я аккуратно сложил документ, засунул его во внутренний карман куртки и поднялся из-за стола.
– Ты поедешь один? – спросил Энгард.
– Да, – кивнул я, – так будет лучше…
Крабовая улица начиналась от самой набережной.
Следуя полученным от околоточного стражника указаниям, я неспешно проехал от порта до самого яхт-клуба, возле его красно-коричневого корпуса свернул налево – из открытых окон клубного ресторана доносилась негромкая музыка и позвякивание бокалов, деловая аристократия столицы, причастная к королевским канцеляриям, уже заняла свои места за столиками, – и вскоре увидел начищенную бронзовую вывеску, изображавшую ската. «Рыбные закуски Нуарэ и сына» – это здесь, вспомнил я. Я спрыгнул со своей тихой пегой кобылки и завертел головой в поисках коновязи.
Из Золовкина проулка вывернула чистенькая наемная карета без гербов, кучер натянул вожжи, и экипаж замер возле лаковых дверей заведения.
– Получи, голубчик, – услыхал я странно знакомый голос и едва не выронил повод.
Судья Лоалла вежливо протянул кучеру монету, захлопнул за собой дверцу экипажа и повернулся ко мне. Наши глаза встретились.
– Так-так, – прищурился его превосходительство, – наверное, это все неспроста. Ну-ка, юноша, – его рука неожиданно цепко схватила мой локоть, – вяжите своего скакуна и давайте прогуляемся до набережной. Не волнуйтесь, на Крабовой лошадей еще ни разу не крали.
Я кое-как затянул на чугунной тумбе самый простой узелок, хлопнул лошадку по шее и поплелся следом за судьей.
– Надо думать, вы хотите увидеть здесь того же человека, что и я, – проговорил Лоалла. – Ну, давайте, давайте… рассказывайте.
И я рассказал ему все – разумеется, кроме главного. И еще я не решился упоминуть о бумагах… Стоя возле желтого кирпичного парапета набережной, Лоалла задумчиво жевал губами и теребил в пальцах набитую, но так и не зажженную трубку. Услышав о Вилларо, судья заметно помрачнел, но ничего не сказал. После того как я наконец умолк, его превосходительство вытащил из брючного кармана изящное золотое кресало и долго, с какой-то яростью вырубал огонь. В стеклах его пенсне плясало жаркое послеполуденное солнце.
– Вот ведь дела, – буркнул он, когда из трубки наконец потянулся дымок, – приехал из чистого интереса и впутался… ваша цацка, мой юный князь, прибыла сюда из Ханонго!
Я молча протянул ему свою драгоценную бумагу. Лоалла хищно прищурился, пробежал документ глазами и со вздохом вернул его мне.
– Когда заговорит бедняга Гэкко, не знает пока никто, – тихо сказал судья. – И поэтому вы решили потолковать с нашим дорогим Кааном… верно?
– Верно, – обреченно кивнул я. – Значит, о Монфоре вам уже все известно?
– Вам, юноша, сейчас известно больше.
– Я рассказал вам все, что знал, ваше превосходительство. А вот вы…
– Да, я уже тоже кое-что узнал. Я не буду спрашивать, откуда у вас эта странноватая бумага. Вероятно, ее раздобыл ваш друг граф. Рисковый он у вас парень, честное слово. Я, например, не решился бы описывать круги вокруг самого Висельника. Но ладно! Сейчас это уже не имеет особого значения. То, что я вас встретил, – наверное, знак судьбы. Вы поймете, о чем я… Идемте, Каан уже ждет меня.
Судья ободряюще хлопнул меня по плечу и зашагал по улице к рыбному заведению. Я плелся за ним, ощущая едва ли не слабость в ногах. Вот уж кого я не думал здесь встретить! И хорошо это или плохо? Теперь я уже жалел, что решился ехать к неведомому Каану. Иллари, правда, твердо заявил мне, что я всегда могу рассчитывать на любую помощь нотариуса – но появление здесь Лоаллы!
Уж он-то каким образом впутался в эту историю? Неужели дурацкая безделушка, полученная Эйно из рук Монфора, привела его на те же тропы, что и нас с Энгардом? Впрочем, постепенно во мне росла уверенность в том, что сейчас я узнаю много нового: в противном случае старый плут не стал бы тащить меня с собой.
– Здесь, кстати, подают превосходную камбалу, – заметил судья, толкая дверь ресторанчика.
Мелодично звякнули подвешенные над дверью серебряные трубочки, и я принялся осматриваться в мягком полумраке наполовину зашторенных окон. Здесь было уютно, на старинных стенах там и сям виднелись чучела разномастных морских чудищ, небольшие овальные столики лоснились свежим лаком, а стойка, тянувшаяся во всю длину зала, была украшена резными картинами из морской жизни. На наше появление, как я понял, никто не обратил внимания, даже длинноносый виночерпий в полосатом колпаке, погруженный в чтение утренней газеты, лишь сверкнул из-за стойки внимательным глазом и сделал вид, что нас с судьей просто не существует на свете. Посетителей сейчас было всего трое – двое хорошо одетых мужчин, неторопливо дегустирующих каких-то моллюсков, да рослый детина в белой шелковой рубашке с пышным воротом и странной в такую погоду черной шапочке на самой макушке, сидевший в дальнем углу зала. К нему-то мы и направились. Услышав шаги, Каан («Да уж, – подумал я, – похож он на нотариуса…») оторвался от высокого черного бокала и широко улыбнулся судье. Потом его синие, немного воспаленные глаза пытливо ощупали меня.
– Это наследник Лоттвица, – произнес Лоалла, не обременяя себя излишними приветствиями, и плюхнулся на высокий стул.
– Мои соболезнования, князь, – медленно проговорил нотариус тягучим, как смола, баритоном. – Мы уже слышали о смерти вашего дорогого наставника. Судья привел вас познакомиться со старым писакой? Будем знакомы – Каан…
На старого он не тянул при всем желании, лет нотариусу было хорошо если сорок. Я смотрел на него во все глаза – своеобразная манера держать себя с ходу выдавала в этом человеке незаурядную личность. Любой другой на его месте обратился бы ко мне «ваша светлость», но Каан был настолько уверен в себе, что не считал нужным титуловать даже судей.
– Маттер, – представился я, стараясь держаться как можно более свободно.
Каан слегка улыбнулся:
– Эйно никогда ни в ком не ошибался… вы, я вижу, издалека, но уже вполне освоились в новой роли. Значит, вы делаете успехи. А вы, дорогой судья?
– А я нет. Разговор у нас будет серьезный.
Каан оглушительно щелкнул пальцами, в ответ я услышал шелест складываемой газеты – виночерпий спешил отделиться от стойки.
Каан отставил в сторонку свой красивый бокал и вытащил из-под стола небольшой саквояжик.
– Забавная тут тюлька получается, – сообщил он, доставая блокнот в мягкой кожаной обложке. – Не так давно к его милости отцу-попечителю королевского кредитного совета пришли двое довольно известных в городе людей и нижайше просили его зарегистрировать устав морского банка. Как так, удивился попечитель, у нас ведь есть уже один морской банк? А это, говорят ему, будет морской особый – для обслуживания негоциантов, расширяющих торговлю с дальними странами. Потому и устав новый. Ага, думает попечитель, знаю я ваши банки – печатей мы сейчас понаставим, а о деле я и не услышу. Но нет, стоило нашим банкирам оформить все бумажки, как тут же им поступило пожертвование – и от кого, спрашивается? А от его святости отца Мангуза, верховного жреца храма Серебряных Стрел. И все тихо да гладко – какая финансовая гвардия осмелится сунуть свое рыло в дела храмовые? Правильно, правильно… и вот что забавно – слушок прошел, что жертвовал святой отец не кредитные билеты и даже не монетки, а металлы. С камушками… И теперь любая швабра догадается, что как бы наши банкиры эти металлы – с камушками которые – в денежки ни обращали, претензий к ним никаких не будет.