Госпожа Клио. Восход
Шрифт:
Даша принялась размышлять, как все могло повернуться, если б остановилась любая другая машина и в ней сидел другой водитель. …Мужик бы довез меня тихо и спокойно… может, позлорадствовал… или посочувствовал – мужики тоже разные, но я б тупо вернулась домой и целый день лежала, ревела… Зато теперь я не реву! Теперь я думаю… (если можно столь благородно обозвать помойку, творящуюся в моей голове…) Нет, наверное, лучше чувствовать себя виноватой, чем беззащитной и униженной. «Рыжая» права… и я права!.. Только как все произошло, ведь я ничего этого не планировала?.. Мне просто захотелось отдаться ему… Почему? Почему раньше у меня никогда не возникало таких желаний?..
…А есть ли у меня такое желание? – Даша прислушалась к себе, словно некий конкретный орган должен был дать ясный и однозначный ответ, – глупо. Так не бывает, но раз возникла сама мысль, значит… а это значит, что я слишком долго жила под прессом чужих желаний – даже на мир смотрела из придуманного «золотого кокона», поэтому самостоятельный взгляд и кажется крамолой. Так быть не должно. Человеческие чувства изменчивы… изменчивы… дай бог, чтоб Виталий сдержал слово, не копаться в моих мыслях, иначе когда-нибудь он меня просто убьет. Хотя… о чем это я? Какое копание? Он же всю жизнь только дурил мне голову и ничего больше не было, кроме моего собственного желания верить ему. А теперь у меня появились другие желания…
В двери повернулся ключ. Даша взглянула на часы, показывавшие почти полночь. …Что-то сегодня он рано. Хотя они ж слышали, как я орала у двери – решил и мне сделать подарок, не только ей…
Виталий заглянул в комнату и увидев лежавшую на диване жену, улыбнулся (как ей показалось, безрадостно); присел рядом, гладя ее по волосам. Даша подумала, что и движения у него стали совсем не такие. Повернулась, пытаясь тоже изобразить улыбку.
– Что с тобой? – удивился Виталий.
– Голова болит. Я уж таблеток наглоталась…
– Зачем таблетки? Я ж тебя учил, что надо делать, – он поднес ладони к ее лбу. При этом лицо его стало сосредоточенным; пальцы чуть дрогнули, и Даша почувствовала, как змеи стали расползаться, унося с собой боль, – так лучше?
– Да, – Даша растерялась. …Так, может, он не дурит мне голову своими возможностями?.. Но тогда… – возврат к началу запутанных размышлений пугал, тем более, боль отступила и сразу захотелось спать, – спасибо, – она поцеловала руку мужа, подсознательно пытаясь уловить чужой запах, но его не было. Хотя какое это имеет значение, если она видела то, что видела?.. – ты есть хочешь?
– Наверное, – Виталий задумчиво убрал руку, – знаешь, я сегодня не ел целый день и даже не вспомнил об этом. Странно, да? Полдня пробыл в Египте… (Даша понимающе улыбнулась) …а потом восстанавливался, и даже не вспомнил о еде. Видимо, той нашей части, которая способна перемещаться, пища не нужна. …А если все-таки нужна?.. – он подумал о Кристине, – тогда она ж умрет с голода, пока я придумаю, что делать!..
– Кстати, – Виталий полез в карман, – как договаривались, я написал отчет о «командировке». Прошлый ты прочла? Я его в книжку про Египет заложил.
– Потом прочту все сразу, – Даша вспомнила, что книга осталась у Жени, но, пожалуй, и отчет ему гораздо нужнее – ей хотелось совсем другого отчета о совсем других «подвигах».
– Ты есть со мной будешь или тебе сделать кофе?
– Не
– Конечно, милая, – он ласково провел ладонью по ее телу поцеловал в лоб. На секунду Даше показалось, что прошедший день – это один сплошной кошмарный сон.
Когда после ужина Виталий вернулся в спальню, Даша уже спала, положив ладошку под щеку и смешно шевеля губами. Он поправил одеяло, постоял, глядя в ее безмятежное лицо. … Дашка у меня – чудо, но Кристину надо спасать…
Кроме спальни, в квартире имелось еще две комнаты. В одной, до переезда в «Колесо Фортуны», находился кабинет. Они планировали в следующем году устроить там детскую, но Даша, несмотря на предсказания мужа, почему-то боялась покупать не только коляску и прочие мелочи, но даже соответствующую мебель, поэтому комната так и оставалась необитаемой, превратившись в склад сезонных вещей. Зато в гостиной все соответствовало классическим стандартам – диван, телевизор, книжный шкаф, большой стол, за которым могли собраться гости, если б они вдруг появились (правда, последний раз подобное случалось очень давно). Виталий, естественно, выбрал гостиную. Прикрыв за собой дверь, уселся на диван, пытаясь сосредоточиться, но почувствовал, что опять ничего не получается. Повертел в руке пульт от телевизора, а потом подошел к книжному шкафу.
…Сколько же всякой ерунды понаписали люди! Сколько времени потрачено впустую! И ведь не лень… Кто-то все это еще и печатает, кто-то читает… а зачем? Все равно в этом нет никакого толку, – ища подтверждение своим мыслям, Виталий вытащил первую попавшуюся книгу, – вот, например – «мороз и солнце, день чудесный…» И что? Какой в этом смысл?.. – перелистал несколько страниц с ровными столбиками рифмованных слов, – тратить время на то, чтоб окончания звучали созвучно? Какая бессмыслица… – вернув книгу на место, взял другую, – ну, Хемингуэй, и что? Разве в его Америке что-то происходит по другим законам бытия? Чушь…
Он безразлично вынимал книги, пролистывал страницы так быстро, что буквы сливались в сплошные черные линии, и ставил обратно. Со стороны могло показаться, что он что-то ищет, а, в действительности, Виталий и сам не знал, зачем это делает – наверное, просто чтоб чем-то заниматься, пока сознание взяло непредвиденный тайм-аут.
Когда на полке осталось половина «неизученных» томов, на пол выпал сложенный вчетверо, пожелтевший листок. Виталий поднял его и с интересом развернул. Интерес заключался в том, что это не придуманная кем-то для кого-то история, а нечто вышедшее из реальности и, скорее всего, имевшее отношение к Даше. Но на листке тоже оказались стихи.
«…Что со мной? Как будто я пьян./ Вниз скольжу, поднимаюсь ввысь ли —/ Непроглядный пестрый туман/ Заволакивает мысли. / В странном стою забытьи,/ Не видя, ни зала, ни сцены,/ Лишь только глаза твои/ На самом краю вселенной./ Лишь только твои глаза,/ Лишь только рот приоткрытый/ И все; и смешался зал/ Перемазанной в краску палитрой./ Я больше себя не слышу,/ В других я растаял звуках./ Легкие больше не дышат/ И больше не чувствуют руки./ Я вижу только глаза,/ Глаза на краю вселенной,/ Мне надо им столько сказать…/ Или лучше пасть на колени?/ Можно кричать в пустоту,/ Можно бежать в бездорожье,/ Найти и поверить в звезду,/ Но все это будет ложью./ И слиться нам в единстве не дано/ В условьях нами ж созданной системы./ Там есть недостающее звено —/ Глаза на краешке вселенной…»