Госпожа Клио. Заходящее солнце
Шрифт:
– Меня ведет Ланзон, – сказал он, – он хочет, чтоб я встретился с ним, иначе б не внушил мне желание, покинуть святилище.
– Я тебе верю, но человеку, как птице, зверю и рыбе надо чем-то питаться. Даже Великому Инке – Сыну Солнца… я так думаю, иначе, зачем ему приносят столько пищи?.. Хотя мне и не положено об этом думать. И ты тоже человек, поэтому я буду заботиться о тебе.
– Хорошо, если тебе так хочется, – согласился Найплам, видя, что говорят они о совершенно разных вещах.
– Ведь ты человек? – не унималась Ранча, – у тебя, как у всех, есть айлью, да?
– Нет.
– Но так не бывает, – Ранча растерялась, – все люди имеют свой айлью и своего предка. У нас, например, это уаман, а у тебя?
– Я не знаю его. Ребенком
– Странно… – задумчиво протянула Ранча, не зная, о чем бы еще спросить.
– Давай спать, – Найплам вытянулся на голых камнях и повернулся на бок. Ланзон сегодня не вторгался в его сознание, предоставив возможность для отдыха, но пустота мгновенно заполняется посторонними мыслями, поэтому Найплам подумал: …Если я все-таки обычный человек, то почему не похож на других? Почему я не верю Великому Инке? Почему я могу прожить жизнь в темной пещере, не общаясь с существами из своего рода и не радуясь солнцу? Почему, в конце концов, я иду навстречу Ланзону, а остальные решают, к кому примкнуть, к Уаскару или Атауальпе?.. Значит, я не просто человек…
– Мне холодно, – раздался из темноты голос Ранчи.
Найплам слышал, как она тоже сбросила сырую одежду, расчистила себе ложе, убрав острые камни, и затихла. Но, видимо, сон к ней не шел.
– Я – красивая женщина, – продолжала она, – и у меня было много мужчин. Почему ты не хочешь стать одним из них?
– Ты красивая, – согласился Найплам, – но я не знаю, есть ли у меня желание становиться твоим мужчиной, ведь это не требуется для служения Ланзону.
– Мне не нравится, что ты думаешь, как девушка из «дома избранных женщин». Зачем же нам даны остальные радости, если мы не будем ими пользоваться? Потому я и не захотела уйти в «дом», хотя могла это сделать, являясь дочерью курака.
– У тебя для этого имелся выбор, а у меня нет. Не я выбрал Ланзона, а он, меня.
– Я все равно буду заботиться о тебе…
Камни зашуршали. Видимо, Ранча сменила позу и снова затихла, теперь уже до утра.
Проснулся Женя утром, проспав почти сутки. Он смутно помнил, что снились ему инки, но какими они были и что с ними происходило, память не сохранила. Зато чувствовал он себя вполне нормальным человеком – помыл вчерашнюю посуду; убрал пустую бутылку; позавтракал «фирменной» лапшей из пакета и только успел закурить, как раздался звонок в дверь. Его сознание уже настолько адаптировалось к обстановке, что он усмехнулся: …Ишь, когда ей надо, она проникает сквозь стены, а тут звонит… порядочная, блин!..
– Как самочувствие? – осведомилась «рыжая», совсем как врач на утреннем осмотре.
– Могло быть хуже, потому что водку я вчера допил.
– Догадываюсь, – она улыбнулась, – я тут пива тебе принесла.
– Спасибо, – Женя взял холодную банку. Нельзя сказать, чтоб его мучило похмелье, но от пива он никогда не отказывался.
Они уселись на кухне. Женя мелкими глотками вливал в себя горьковатую жидкость, а «рыжая» помешивала кофе в крошечной чашке.
– Знаешь, – «рыжая» вдруг засмеялась, – какой самый дорогой кофе? В Индонезии есть зверек, который поедает кофейные зерна, но переварить их не может. Зато он ароматизирует их своим желудочным соком, а потом, целыми и невредимыми, выводит из организма через задний проход. Это и есть самый дорогой кофе – ароматизированный так, как невозможно добиться химическим путем. Так вот, писатель – это тот же зверек. Он ароматизирует историю, не нарушая ее состояния. Он не имеет права ни во что вмешиваться! Как только писатель пытается стать участником событий, у него, как говорили раньше, появляется «гражданская позиция», и герои тут же делятся на «своих» и «чужих», на плохих и хороших. Они начинают служить идее. Я доступно объясняю?
– Вполне, – Женя подумал, что сказанное напрочь рушит традиционное представление о писателе, как о трибуне, зовущем к неким целям и идеалам.
– Но придуманных героев еще можно потерпеть, – продолжала «рыжая», – гораздо хуже, когда автор пытается изменить историческую действительность в угоду личным симпатиям. Это совсем другой жанр – публицистика, где как раз и занимаются пропагандой идей. У тебя есть дар владения словом, потому я и попробовала работать с тобой; попробовала, согласись, очень корректно – я подогнала тебе мага, чтоб ты мог черпать историческую правду; насыпала кучу подсказок; ты захотел переспать с Дашей – я включила ее в цепочку; когда ты начал путаться, дала тебе помощницу – Настю…
– Это все сделали вы?!.. – изумился Женя.
– А то кто же? – «рыжая» гордо улыбнулась. Видимо, тщеславие не было ей чуждо, – думаешь Даша сама прыгнула к тебе в постель? Размечтался!.. Она любила мужа, но искусство требует жертв… короче, не будем углубляться в детали. Я окружила тебя такой заботой, как ни одного из своих авторов, однако… – вздохнув, она отодвинула пустую чашку, – на второй же вещи ты не оправдал моих надежд – ты слепил такое… да простят меня музы, говно!.. Да, я разозлилась, честно говорю, и сломала схему, – «рыжая» замолчала, и Жене оставалось только бессмысленно хлопать глазами. В его голове крутилось столько сумасшедших мыслей, но он не мог ухватиться ни за одну из них, – но ты оказался упорнее, чем я думала. Я даже не ожидала, что ты станешь искать свой путь. С одной стороны, это похвально, и я прощаю тебя; но, с другой, без моего участия тебя понесло, и ты чуть не стал участником событий – ты, например, предлагал правителю инков убить Писарро…
– Я?!..
– Ну, не я же. Если б тебе удалось, а ты, кстати, был близок к этому, конкиста началась бы намного позже. И вообще – может, туда пришли б не испанцы, а англичане или французы, и тогда б все сложилось по-другому…
– Вы разыгрываете меня, – Женя обреченно покачал головой.
– А ты попытайся вспомнить! – глаза «рыжей» заблестели, – вот тебе задача! Ты ведь упрямый – чем мне и симпатичен. Если справишься, будем работать дальше…
– Подождите! Но как я могу вспомнить, если…
– Пробуй, – резко прервав дискуссию, «рыжая» встала, – главное, ты должен быть уверен, что побывал в Перу 1532 года, когда Писарро добрался до Кахамарки и лично общался с Великим Инкой, по имени Атауальпа. А теперь работай. Я там принесла пакет с едой, чтоб ты не отвлекался, – «рыжая» вышла в коридор и махнула рукой, – пока.
Женя остался один на один с полнейшим хаосом в голове. Если начать его анализировать, то не хватит и оставшейся жизни, поэтому подойдя к шкафу, он извлек энциклопедию, когда-то выручившую его с хеттами; инкам, кстати, здесь отводилось гораздо больше места.
Он раз десять перечитал статью, внимательно изучая маленькие черно-белые картинки, и уставился в окно, стараясь держать в поле зрения лишь кусочек неба, которое было едино для всех и во все века. Но только к ночи, когда он уже залез в постель, накурившись до одури, бессмысленные сцены, вспыхивавшие в сознании, стали превращаться во фрагмент какой-то истории, не имевшей, ни начала, ни конца…
…Утро началось с чуда. Поднявшаяся непонятным образом вода, сама сняла плот и протащив через последние пороги, аккуратно вынесла на каменистый пляж, начинавшийся сразу за водопадом. Найплам знал, что нечто подобное и должно было произойти, потому что вдвоем освободить застрявший плот они не смогли б даже за целый день работы, а времени у них и так почти не осталось, ведь ночью ему привиделись странные существа с двумя головами, способные изрыгать пламя. Они на серых крыльях прилетели по Большой Воде и теперь входили в храм Солнца, стуча своими четырьмя ногами, совсем непохожими на человеческие. Они вместо бога становились мужчинами «избранных женщин»; они оставляли после себя груды трупов, которые невозможно было похоронить, потому что живых осталось меньше, чем мертвых…